– Мы же его за руку на подоконнике не поймали, – творя творог, сокрушалась Фаина, но с каждым днем сокрушалась все меньше. Никакой участковый не являлся, ни при кобуре, ни в мундире-сапогах. Никак.

– Вор – и сытый, и обутый, и одетый – украдет! – выдвинула последний аргумент Маруся и стала оглядываться и прислушиваться.

На Зойкиной половине стояла такая мертвая тишина, что сразу становилось ясно – уехали еще вчера.

– Вот ты, Файка, если бы к тебе ворвались две бабки и отняли три тыщи денег, пошла бы Кладовкину жалиться? – вглядываясь в пустую крынку, вкрадчиво спросила Маруся.

– Да, – представила двух старых ведьм Фаина Александровна. – Пусть площадь березовыми вениками метут! И денежки пускай мои вернут!

– Вота! – хлопала в ладоши Маруся. – Вота! Золотые слова! А жмоты Нафигулькины что после нашего налета сделали?

– Что? – начинала вспоминать тетя Фая.

– Убегли! Меня испугались! И тебя!

– Ой, ну кончи, Маруська, – морщилась Фаина Александровна.

И как-то... и так-то... вроде никакого ущербу, а выходила по большому счету некрасивая история. И как теперь смотреть в глаза ворам, ведь дом-то поделенный – не хочешь, а свидишься. Главное, никогда Фая не считала семью Зои ворами. Ну, жадновата Зоя, так это обычное свойство характера. Столько этого старья в доме, куда ни идешь – все коленки пооббиваешь, столько шкапчиков, кроватей, этажерок деревянных и лавок, и стульев венских, и табуретов с «сердцем», – куда ей одной все это? Пусть берет, думала Фаина, хоть и удивлялась сестриной жадности. Даже терла глаза, не верила. Ладно! Конечно, произошло совсем другое... Одно дело то, что было, и совсем другое – ситуация, случившаяся несколько дней назад.

– Как же мне теперь? – спрашивала почти три недели у коровы тетя Фая. – И не говори... А-а, ладно, не буду про что случилось поминать. Им, наверно, и так стыдно, озорникам, – наивно рассуждала Фаина. – Стыдно с мордой-то!

– Ой, Файка! – махала длинным носом Маруся. – Ты в людях разбираешься, как я в пентаграммах!

– В чем? – давилась чаем Фаина Александровна.

– Фаюшка, не смотри, что он старый дед, опасайся!

Тетя Фая привычно отмахнулась:

– Кончи, Маруська! – а потом все-таки спросила. Нет, сперва вздохнула, как обычно вздыхают живые люди, увидев прислоненную к церкви чью-то гробовую крышку. – Как это опасаться?

– А так, – замялась Маруся. – Юрка с Валькой еще на похоронах договорились дом этот продать, а деньги поделить.

– А меня куда? – засмеялась Фаина Марусиной шутке. – С коровою.

– Туда, – показала Маруся носом вниз.

– Да не болтай, – вдруг покраснела тетя Фая. – Бери крынку и иди домой! А завтра не приходи!

– А я-то здесь при чем? – поднялась, сморщив в тридцать три морщины все лицо, Маруся. – Да ты не переживай, человек грозится, а Господь дивится!

– Да, – отвернулась и всхлипнула тетя Фая. – А чего я им сделала-то? И полдома отдала, и молоко банками носила.

– А им надо ведрами.

– А чего я им мешаю-то? – всхлипнула уже во весь голос тетя Фаина. – Живу сама у себя. Ничем они мне не помогают... И не надо мне от них ничего, сама справляюсь... За что хоть?

– Считают, зажилась ты, – начала загибать коричневые старые пальцы Маруся. – Мешаешь дом продать. Зачем живешь так долго?

– Да где долго, – у Фаины даже слезы высохли. – Ты что? Мама в восемьдесят девять померла! Мне до нее с лишком двадцать жить! А дедушка наш до ста четырех дожил и ни дня не лежал, чаем подавился!

– Вот! А кому это надо? – как само разумеющееся развела руками и подытожила Маруся. – Вот Валентин не выдержал до твоих ста четырех лет и решил тебя потрясти, как грушу. Больше-то ничего не пропало?

– Не знаю, – сглотнула горькие слова тетя Фаина и метнулась к печурке, где в коробке из-под чая хранились все сто два доллара. На смерть. А на что же еще? Доллары лежали один к одному, перевязанные суровой ниткой.

– В следующий раз унесет, – пообещала Маруся. – Ты рот-то пошире открывай и двери тоже... Навязла ты у них в зубах! Берегись, Фая.

– А что они мне сделают? – вытерла пачкой из-под халвы арахисовой новые слезы тетя Фаина. – Снова за деньгами полезут? Да пусть подавятся!

– Не знаю, – развела руками тетя Маруся. – Я на будущее не гадаю, это только цыганка Зара с Кривой улицы тебе может сказать.

– Дак она той зимой умерла, – перекрестилась Фаина.

– Значит, не успела ты... Живи теперь, как слепой крот, а только довела ты Зою с Валей до белого каления, невеста! Готовь теперь кирпичики отбиваться. В них черт сидит, а чтобы черта успокоить, им много денег надо, а где деньги взять, если ты в доме сидишь?

– Когда ж ты уйдешь? – выслушав длинную Марусину речь все на ту же тему, спросила тетя Фая и встала.

– Я-то уйду, – сказала Маруся, надела галоши и ушла, тихо затворив за собой тяжелую дверь, а назавтра вернулась. И как зачала тетю Фаю пугать.

Такая эта Маруська была выжига.

Глаза открылись. Зато душа съежилась и съехала с привычной сердечной квартиры аккурат в те места, ой, не будем про них... Иногда лучше обманываться в людях. Тяжко узнать правду о чужом человеке, а о родном?.. От него, от родного и злого, никуда не денешься.