— Никогда не смотри, когда я молюсь, — сказала она. —Ты мне мешал.

— Предупреждать надо, — пробурчал он. — Нашла мест, где молиться.

Она наконец-то обернулась к нему, ничуть не стесняясь своего вида.

— Здесь чистейше поле, — произнесла она со слабым восхищением. — Здесь следует стоять только в «белых одеждах».

Матёрая явно ещё находилась в полубезумном состоянии, слова её всё ещё казались продолжением странной молитвы. И тут он впервые услышал, как она смеётся.

— Здесь снисходит благодать с небес! — она раскинула руки. — Ты никогда этого не испытывал?

— Что ты несёшь?! — разозлился Стас. — Какая тут благодать? Вас Сорокин с ума свёл!

Она рассмеялась ещё веселее — а ведь даже улыбаться не умела, и если кривила ротик, то ехидно.

— Это варисовел! Благодатное энергетическое поле! Вот здесь надо жить человеку!

— Да здесь кладбище! — чуть не закричал он. — Здесь могилы! Тут такая... энергия!

— Ты — невглас! — вдруг жёстко заговорила Матёрая. — Ты тупой и ограниченный человек! Ничего не хочешь понимать. И чувствовать! Ты такой же, как Яросвет. Люди тут страдали и умирали. Но энергия мук и страданий перевоплощается в благодать! Она накапливается в пространстве, как в куполе, и потом источается на живых! Страдания Христа спасительны, поэтому он и Спаситель. Это и есть варисовел, открытый нам пророчицей! Варисовелом наполнены нетленные мощи святых, а здесь лежат в земле святые женщины.

И она побежала к сверкающему от солнца разливу. Смело вошла в воду, окунулась по шею и вдруг замерла, уставившись в небо. Рассохин услышал какой-то неясный шум над водой, но внимания не обратил, пошёл на поляну. А там, из куртки хозяйки, беспрестанно раздавалось тревожное пиликанье. Стас помедлил, но всё же достал рацию и ответил. Полковник напрочь забыл, что принял новую веру, носит благородное имя и ему теперь не позволено ругаться.

— Ну, вы что там, натрахались?! — завистливо заговорил он. — Я тебя предупреждал — не трогай её! Даже если она сама!.. Ну, ты мне ответишь!.. Вертолёт запустил двигатели! Где Дуся?!

От старицы прибежала Матёрая и стала сдёргивать одежду, торопливо натягивая на мокрое тело.

— Тебя на самом деле Дуся зовут? — спросил Стас.

— Евдокия!

— Дуся одевается, — с удовольствием сообщил он. — Натягивает трусики и брючки на голое влажное тело. Представляешь, Яросвет? А какая у неё попа!

На сей раз хозяйка даже не просила позлить ревнивца, молча отняв рацию.

— Что там происходит? — спросила совершенно спокойным голосом. — Пожар?

Под кронами кедрача было по-прежнему покойно и умиротворённо.

— Они поднимают вертолёт! — жалобно отозвался Галицын. — Свернули лагерь!

— Сейчас приду!

Рассохин наконец-то услышал гул и хлопанье несущих лопастей. Похоже, невидимый вертолёт шёл прямо на зону.

— Иди в землянку! — уже на ходу приказала Матёрая. — Не высовывайся!

Сама же напрямую, через лес, понеслась к лагерю.

Стас выждал, когда она исчезнет, и пошёл в обратную сторону — к старице.

Граница миров проходила между кедровником и водой, по узкой полосе нейтральной территории змеилась единственная тропинка, густо обрамлённая цветущими одуванчиками. Было полное ощущение, что он находится в полутёмном зрительном зале, в первых рядах, а жизнь кипит на сцене, где выстроена декорация лагерного забора с ворогами и сторожевой вышкой на углу. И всё это условное, ненастоящее, даже солнечный свет напоминает театральный прожектор. Только бинокля не хватает, чтобы рассмотреть детали и выражение лиц актёров.

Скорее всего, Матёрая проникла на территорию зоны через потайную калитку, поскольку её чёрная фигура уже маячила на вышке рядом с полковником. Тревога оказалась ложной, вертолёт сделал круг и удалился за лесную границу залитой поймы, куда-то вниз по Карагачу. Однако хозяева зоны всё ещё смотрели в ту сторону, передавая друг другу бинокль, — им сверху было виднее. Рассохин уже хотел выйти из укрытия, но уловил налетающий звук лопастей. Зазеленевшие кроны тополей и рослого ивняка заслоняли дальний горизонт, и незримый вертолёт словно крался на бреющем под их прикрытием. И не вылетел, а словно выплыл над старицей, совсем не опасно приближаясь к воротам лагеря, поскольку выглядел тоже ненастоящим, будто нарисованным.

Реальность началась, когда под лопастями вскипела вода, расходясь большими кругами. В следующее мгновение облас на помосте опрокинуло, и он, наполненный воздухом, взлетел! И парил несколько секунд, однако чуть не попал под хвостовой винт, после чего боком, как подстреленный, отлетел и ушёл в воду. Казалось, тяжёлая машина целит приземлиться на утлый бревёнчатый настил плавающего причала. Трагедия была близкой и неминуемой!

— Ты что делаешь?! — забывшись, крикнул Рассохин и не услышал своего голоса.

Буря из-под винта сорвала крышки с крайних ульев, потом и сами ульи, не выдержав напора, покатились сначала вверх, а потом вниз по береговому откосу. Вертолёт не сел — завис в полуметре, из открытой двери посыпались люди в зимнем камуфляже, прыгали на жидкий, пляшущий причал, на землю и даже на мелководье. Тяжёлые от снаряжения и оружия, обдуваемые ветром, они неслись к воротам, падали и вскакивали, как в кино. Высадив десант, вертолёт не улетел, а присел на хвост и потянул влево, сметая ульи с единственной ровной площадки перед лагерем. Висел, качался, сдувал детские крашеные кубики и, расчистив себе таким образом площадку, как гигантское хищное насекомое, уселся на землю. Угрожающе погудел, затем сбавил обороты винтов и выжидательно заурчал.