– Весь в отца, тот тоже...
– он вздохнул, - надежный мужик. Мише предлагали в аспирантуру - сразу сказал, не видит себя ученым.
– И, горестно вздохнув, добавил: - Не мог даже представить, что так тяжело знать, что есть ребенок, и как бы нет меня для него. Пойду бруснику свою заварю.

– Уже!

– Что уже?

– Заварила!
– Спасибо, не ожидал! А, забыл, на следующей неделе Соньке паспорт будет готов с новыми данными.

Он не говорил Алине, сколько ему после состоявшегося суда,пришлось выслушать в ЗАГСе "добрых слов" в свой адрес в связи с переудочерением Соньки, переплатил лишние деньги - что ему, что дочке хотелось побыстрее стать одной семьей - Тонковыми. Алина потихоньку привыкала к такому новому Тонкову. Он, на самом деле, не давал ни единого повода для недоверия. Получился к пятидесяти годам из него, ну, не идеальный, а очень даже неплохой семьянин, и про себя добавляла: 'Пока что!'

Мишка, выпив свою обязательную бурду - листья брусники, присел в кресло и незаметно задремал, вскинулся от легкого прикосновения к щеке.
– Алина, не убегай!
– Он щекой прижал её руку.
– Посиди со мной рядом, а? Вон, на диване.

Как-то по-стариковски, сгорбившись и морщась, поднялся и, не отпуская руку жены, перешел на диван, сели рядышком, оба молчали.

В зал топая, влетела Соня:

– Родители, я вас люблю!!
– подлезла с другого бока к папке, и они долго сидели втроем, пока дочка не начала зевать.

– Пойду я спать, а вы посидите ещё!
– и на выходе брякнула: - Хорошо смотритесь, братика или сестричку хочу, задумайтесь уже!
– и показав им язык, убежала.

– Никак не пойму, в кого она так топает и косолапит, перед школой к ортопеду ходили, я была в полной уверенности, что у неё плоскостопие, ничего подобного!!

Тонков заулыбался:

– В меня, Алин, я пока девчонки надо мной смеяться не стали - так же топал и косолапил.

– Да ладно, у тебя походка какая-то танцующая.

– Приобретенная, думаешь, откуда я вальс так хорошо умею танцевать? Ходил на бальные танцы, только из-за походки! А дочка... она дома так топает и косолапит, а на улице идет неспеша и ноги ставит прямо, мы с ней так договорились, привыкнет и будет нормально ходить! Я все больше открываю в ней своих черт, вы обе такие славные... у меня... надеюсь!

В пятницу в Каменке все было как всегда, Калинины замариновали шашлыки, Ванька Шишкин, будучи в отпуске, вместе с Лениным суетились возле Шишкинской бани, никому не доверяя её топить, а во дворе у Шишкиных как всегда... шел концерт...

В центре на большом пеньке сидел Лёшик Калинин и играл на гитаре, рядом на пеньке пониже - Егорушка Михайлович Шишкин лихо наяривал на гармошке, возле забора в теньке, на полукруглой лавочке, сколоченной специально для баушек, сидели в ряд баба Таня и несколько чинно сложивших натруженные руки на коленях "старушек-веселушек, баушек", как назвал их неугомонный Макс.

Местная ребятня, как галки, облепили забор, подпевая на разные голоса главной запевале - Машутке Калининой. А в центре двора лихо отплясывали мелкие. Здесь гвоздем программы был белобрысый, весь в свою мамку Аришку, шустрый Васька Ситников, тут же суетился и мелкий внук Ульяновых - Андрюшка, счастье деда Козырева - правнук Игнашик, названная в честь бабы Тани, шустрая как и братик- Танюшка Ситникова. Всё это зажигательное веселье прыгало, скакало, визжало.

– Ох, Танька, вот ужо десятый десяток разменяла, а покоя тебе доселе и нет - чистый пионерлагерь, детишков-то все больше становится. Вон, Матюха Ульяновский за вторым собрался, а Лёшка твой, поди как Макс, до седых... будет жену присматривать, - бубунила бабе Тане на ухо бабка Анна.

– А и пусть, он не Макс, если углядит какую - не упустит.

– Так-то оно так, да вон Иван-то сильно сдал, поди, и не дождется, когда старший Козырев оженится.