Минька чуть поклевав, шел спать, родители иногда, если спала их егоза, тоже урывали часок другой, а дед наслаждался разговорами с Георгием. Сидя под огромной шелковицей и попивая холодное, из погреба, домашнее вино, он неспешно рассказывал какие-то житейские истории.

Узнав, что дед фронтовик, Георгий долго обнимал его и сожалел, что своего отца он так и не увидел, родился в сорок первом, за неделю до войны.

– Где-то в Восточной Пруссии лежит, - вздыхал он, - мать гаварила, я на него пахож, а фатаграфии нэ осталось савсэм, жалко, да?

Через пару дней он привел двух почтенных стариков, тоже воевавших, и у деда появились друзья - они часами сидели в тенечке и неспешно разговаривали.

– От я на старости лет ешчё и окромя моря славных абхазов узнал. Не, Альк, ты як хочеш, вы с Минькою для мяне як этта... как яго, Минь, кажи?

– Талисман, деда?

– От, ён самый, не приехав бы до вас и ня узнав бы всяго. У кирзачах бы и помёр .

– Молчи лучше про свои любимые, я ведь и в Медведке их выкину, чего ты в них там рассекаешь, одеть больше нечего?

– От язва, у их привычняя.
– У Чаховке привычняя.

– Не ворчи, Сашка разлюбить язву такуя. Сашк, да?

– Не, дед, не угадал.

– Да я с проверкою, можа?

– Не можа, дед, смотри, они у меня все какие стали, красивые, шоколадные.

– И то, Алька в ету, як яго... а, женскую силу вошла, от и расцвела. А як же, при таком-то муже, не цвесть?

Вечерами, уложив деток, убегали с Чертовыми на море, отрывались по-полной, Саша и Иван заплывали далеко, а девки, плавая возле берега, ждали их. Мужья, подплывая поближе устраивали битву китов, вовлекая в веселье жен. Ванька брал на руки свою невесомую в воде козу-дерезу и потихоньку возил её на себе. А Аверы, как два дельфина, плавали, ныряли, иногда надолго застывали, прижимаясь друг к другу, и целуясь под выкатившейся на небо луной.

Как-то с утра собрались, пока не началась жара, пробежаться всей компанией, кроме деда с малышкой, до недальнего рынка, полюбоваться на южное изобилие фруктов и овощей, и купить по поллитровой банке полюбившейся всем местной ряженки с вкусной коричневой пенкой сверху.

Алька вышла первая и отойдя на пять шагов залюбовалась на растущие неподалеку красные канны.

– -Что такой дэвушька один стоит?
– раздался голос, Алька равнодушно взглянула на возникшего перед ней джигита:

– Девушка ждет своего мужа!
– Она отвернулась от прилипчивого молодого человека.

– Шьто, цена набиваэм, да? Сколько ты хочишь?

Он навис над Алькой, та приготовилась отбиваться, но джигит неожиданно дернулся и воскликнул:

– Ай, шьто ти дэлаешь?

Минька, пнувший его в ногу, пнул второй раз и, сжав кулачки, закричал:

– Не трогай мою маму!

Он протиснулся к Альке и загородил её собой.

– Защитник, да?

– Да!
– Раздалось за его спиной. Повернувшись, тот увидел двух крепких, рослых мужчин - оба в десантных майках и с тату на левом плече, знаменитой 'курицы' - эмблемой десанта, известной всем.

– Э-э-э, я хател,..
– он замялся.

А из их двора выскочила Манана с большой шумовкой в руках:

– Ишак, син осла, пазор сваих радителев, ти зачэм тянишь грязные лапы к моим гостям?

Она лупила его шумовкой и кричала на всю улицу, перейдя на абхазский, разойдясь не на шутку.
– Я ни хатэл, - закрывая голову руками, пытаясь увернуться, оправдывался джигит.

– Наги тваей у мэня болше не будэт, пазор моих седин, радителям стидно за такой син. Вах, за што такой наказаний? Все племянники дастойние люди, а етот, уйди с глаз маих. Саша, не бей этава паразита, он савсэм дурак, да?