Шрифт:
Следующее упоминание О. М. — 31 января 1938 года, на допросе поэта С. М. Дагаева. Дагаев показал, что посещал совещания у Тихонова, где бывали почти всегда одни и те же участники организации: Бенедикт Лившиц, Вольф Эрлих, приезжавший из Москвы Павел Антокольский, жена Тихонова — М. К. Неслуховская и другие. Помянул Дагаев и О. М.: в марте 1937 года Тихонов собирался послать ему в ссылку 1000 рублей, будто бы «для развертывания антисоветской работы» [77] .
77
Там же. С. 102.
Вспомнил О. М. и Ю. Юркун — на допросе 9 мая 1938 года, то есть тогда, когда О. М. уже и так сидел на Лубянке, о чем Юркун, конечно, не знал. Он охарактеризовал тринадцать членов «группы Лившица», в том числе и О. М., «активного участника контрреволюционных сборищ на квартире Лившица с 1928 г. В присутствии Н. Клюева, М. Кузьмина, К. Вагинова и меня, он вел антисоветскую агитацию, заявляя на притеснения цензуры и возмущался политикой советского правительства в отношении интеллигенции, которую, якобы, советская власть притесняет. Мандельштам в присутствии группы… читал свои контрреволюционные стихи» [78] .
78
Там же. С. 104.
Фактически О. М. включили уже в фигуранты дела, о чем недвусмысленно свидетельствует и приложенный к обвинительному заключению по делу Лившица список: «Лица, проходящие по следственному делу № 35610-37 г.», составленный младшим лейтенантом Павловым [79] . В него вошли все упомянутые в протоколах лица, как живые, так и мертвые, разделенные на пять категорий: 1) «осужден», 2) «арестован», 3) «устанавливается», 4) «за границей» и 5) «умер». Имя О. М. открывает столбик фамилий осужденных, кроме него там еще — Заболоцкий, Берзин, Корнилов, Беспамятнов, Майзель, Л. Гумилев и Горелов.
79
Там же. С. 115. Список не датирован, составлен, предположительно, не ранее середины мая 1938 г.
Еще более интересен составленный тем же Павловым аналогичный «Список лиц, проходящих по настоящему следственному] делу» из дела Юркуна, датированный 19 сентября 1938 года [80] . Он принципиально иной, поскольку в нем впервые объединены москвичи (Мандельштам [81] , Клюев, Поступальский и даже Федин) [82] и ленинградцы. Тут и семейные пары (Михаил Фроман и Ида Наппельбаум, Сергей Спасский и Софья Каплун), и индивидуальные фигуранты (Баршев, Франковский, Лавренев, Милашевский, Введенский, Федин, Кибальчич, Кузмин, Вагинов).
80
АУФСБ СПбиЛО. Дело № П-31221. Л.69. Приложено к обвинительному заключению по следственному делу № 41563 от 19 сентября 1938 г.
81
С пометкой «осужден».
82
Интересно, что в этот список не входят Эренбурги, зато включены Канегиссер и Кибальчич.
Большинство этих имен уже «отработано» НКВД, но несколько — явно впрок, про запас, на будущее. В таком случае есть своя логика в том, что в 1951 году, за полтора года до физической смерти так и не убитого заговорщиками тирана, ленинградское дело дало своего рода «метастазу» — дело Иды Наппельбаум [83] .
А 21 сентября — это дата расстрела сразу нескольких фигурантов «писательского» дела, главным образом тех, кого и арестовали раньше: Лившица, Стенича, Зоргенфрея, Дагаева и Юркуна.
83
Ида Моисеевна Наппельбаум (1900–1992) была арестована 9 января 1951 г. и осуждена 11 августа 1951 г. к 10 годам ИТЛ все по тем же статьям 58.10 и 58.11. Как справедливо замечает А. Дмитренко, дело это было не просто «рецидивом карательных компаний против писателей, осуществлявшихся в предвоенное время», но и их систематическим продолжением, своего рода исправлением недоработок коллег из эпохи Большого террора. В качестве источника карательного вдохновения и отправной точки преследования гумилевской ученицы и дочери знаменитого фотографа послужил протокол допроса Ю. И. Юркуна от 9 мая 1938 г. (в котором, кстати, был назван и О. М.). Новым элементом технологии ведения следствия стал своеобразный «Акт экспертизы», заказанный следователем И. А. Диевым от имени Следственного отдела Управления МГБ по Ленинградской области специальной экспертной комиссии в составе директора Лендетгиза Дмитрия Ивановича Чевычелова (председатель) и кандидата исторических наук, преподавателя Ленгосуниверситета Андрея Васильевича Хилькевича и цензора Леноблгорлита Людмилы Даниловны Микитич (члены). «Экспертизе» были подвергнуты добытые в результате двух обысков материалы, причем не только стихи и записи самой И. М. Наппельбаум и ее покойного первого мужа М. А. Фромана (Фракмана), но и подборка из 16 книг разных авторов, одной из которых была и мандельштамовская — книга критической прозы 1928 года «О поэзии». О ней говорится буквально следующее: «3. О. МАНДЕЛЬШТАМ. Один из главных деятелей акмеизма. В своих произведениях выражал звериную злобу против Октябрьской революции и Советского государства. Рецензируемая книга его статей „О поэзии“ (стр. 97) — проповедует пессимизм и содержит враждебные выпады против советского народа, который клеветнически изображается чудовищно невежественным и тупым: „Легче провести в СССР электрификацию, чем научить всех грамотных читать Пушкина, как он написан, а не так, как того требуют их душевные потребности и позволяют их умственные способности“ (стр. 15). В книге пропагандируются империалистические взгляды на отношения между людьми по принципу „человек человеку — волк“. Мир между людьми невозможен. Война — нечто врожденное и свыше данное человеку. „Век — барсучья нора, и человек своего века живет и движется в скупо отмеренном пространстве, лихорадочно стремится расширить свои владения и больше всего дорожит выходами из подземной норы“ (стр. 59). Книгу „О поэзии“ (как и вообще все книги МАНДЕЛЬШТАМА) необходимо из библиотек изъять» (Архив Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Дело П-48512). Интересный, однако, «месседж»: 13 лет тому назад мы «изъяли из обращения» поэта Мандельштама, а теперь мы изымем его книги!..
«Заговоры писателей против Сталина» в Москве
Но формулировка «числится за Москвой», служившая своего рода охранной грамотой для О. М. в Воронеже, теперь означала другое: числится за Москвой — Москвой и арестован. Его индивидуальное следственное дело 1938 года содержит немало следов если не скоординированности, то взаимоувязанности с трагическим групповым спектаклем, срежиссированным на берегах Невы.
Да и сама Москва едва ли была заповедником хотя бы и социалистической законности.
Репрессии против писателей между тем шли и здесь — и под весьма знакомыми девизами.
Довольно экзотический — украинский национализм. Его жертвой пал Владимир Нарбут, арестованный еще в октябре 1936 года и расстрелянный на Колыме.
А не хотите ли еще один правотроцкистский заговор и теракт против товарища Сталина? — Пожалуйста! Извольте! Аж целых два! Два бывших вожака пролетарской «Кузницы», разочаровавшихся в Совдепии из-за нэпа, — Владимир Кириллов и Михаил Герасимов — были арестованы под этой маркой (первый — в Пензе, 30 января, а второй совсем незадолго до возвращения О. М. — 16 мая 1937 года), оба были расстреляны 16 июля того же года [84] .
84
Шенталинский В. Преступление без наказания. М., 2007. С. 458, 459, 551.
Одним из первых в Москве — 4 ноября 1936 года — арестовали прозаика Михаила Карпова [85] , давшего показания на Ивана Макарова, Василия Наседкина и Павла Васильева. Макаров якобы одобрил предложенную Бухариным директиву о физическом устранении Сталина, а исполнителем наметил П. Васильева, который через своего тестя, И. М. Гронского, мог бы добиться у Сталина аудиенции.
6 февраля 1937 года, даже без оформления ордера, на улице арестовали Васильева, а 7 февраля — Макарова [86] . Их дела вел оперуполномоченный 9 отделения 4 отдела ГУГБ сержант гб С. Г. Павловский (из «молотобойцев») [87] .
85
Там же. С. 430.
86
Там же. С. 436, 439.
87
Павловский Семен Г. Б. (1906 — после 1951), мл. лейтенант (позднее, по некоторым сведениям, капитан) ГБ, оперуполномоченный 9-го отделения 4-го отдела (аналог СПО в 1934 г.) ГУГБ; в 1952 г. осужден к принудительному лечению, умер в казанской психбольнице. На первоначальном этапе следователем у Васильева был И. И. Илюшенко, которого вскоре отстранили от дел за попытки отвести от поэта обвинения в террористической деятельности (Там же. С. 440, 447).