Шрифт:
Услышав о Саматихе, Фадеев насторожился и, кажется, сразу же догадался обо всем, что это может значить:
«…Он принял эту новость довольно раздраженно: „Путевки?.. Куда?.. Кто дал?.. Где это?.. Почему не в писательский дом?“ О. М. объяснил: у Союза нет домов отдыха в разрешенной зоне, то есть за сто километров от режимных городов. „А Малеевка?“ — спросил Фадеев. Мы понятия не имели ни о какой Малеевке, и Фадеев вдруг пошел на попятный: „Так домишко отдали Союзу… там, верно, ремонт…“ О. М. выразил предположение, что сочли неудобным посылать в писательский дом до общего разрешения вопроса. Фадеев охотно это объяснение принял. Он был явно озабочен и огорчен. Сейчас, задним числом, я понимаю, что он думал: события, которых он ждал, приблизились, и он понял технику их осуществления. Самый закаленный человек не может глядеть этим вещам в глаза. А Фадеев был чувствителен.
Машина остановилась в районе Китай-города. Что нам там понадобилось? Уж не там ли было управление санаториями, куда мы должны были сообщить о дне выезда, чтобы за нами выслали лошадей на станцию Черусти Муромской железной дороги. Оттуда до Саматихи было еще верст двадцать пять.
Фадеев вышел из машины и на прощание расцеловал О. М. По возвращении О. М. обещал обязательно разыскать Фадеева. „Да, да, обязательно“, — сказал Фадеев, и мы расстались. Нас смутил торжественный обряд прощания и таинственная мрачность и многозначительность Фадеева. Что с ним? Мало ли что могло быть с человеком в те годы: на каждого хватало бед… Ослепленные первой удачей за всю московскую жизнь — путевкой: Союз начал о нас заботиться! — мы даже не подумали, что мрачность Фадеева как-то связана с судьбой О. М. и с ответом Андреева, означавшим страшный приговор…» [104]
104
Там же. С. 447–448.
Приведение его в исполнение началось еще до Саматихи. Так, полным фиаско закончился поход О. М. в Госиздат за переводом. Редактор отдела западной литературы хотел дать ему перевести «Дневник» Эдмона и Жюля Гонкуров, на эту работу Мандельштамы всерьез рассчитывали, как на единственный источник собственных средств. Но Луппол [105] отказал О. М. в этом счастье категорически и бесповоротно.
Трудно сказать, вспомнил ли О. М. в этот момент о разговоре с Фадеевым, но он тотчас же, по горячим следам, написал Ставскому:
105
Луппол Иван Капитонович (1896–1943) — выпускник Института красной профессуры, воинствующий марксист-литературовед и обществовед, академик АН СССР (1939). Возглавлял Главнауку (1929–1933) и Институт мировой литературы АН СССР (1935–1941). На Первом съезде писателей в августе 1934 г. был избран членом правления СП СССР. На увиденную в газете фотографию Луппола и Жан-Ришара Блока, почтившего съезд своим присутствием, О. М. отозвался следующей эпиграммой: «Не надо римского мне купола / Или прекрасного далека, / Предпочитаю вид на Луппола / Под сенью Жан-Ришара Блока». В 1938 г. — главный редактор ГИХЛ. В конце февраля 1941 г. был арестован (в писательском доме творчества «Сагурахи» под Тбилиси), а 8 июля 1941 г. приговорен к расстрелу и с 29 октября 1941 г. содержался в камере смертников Саратовской тюрьмы. После отмены в июле 1942 г. смертной казни был переведен в ИТЛ в Мордовию, где и умер 26 мая 1943 г.
Сейчас т. Луппол объявил мне, что никакой работы в Госиздате для меня в течение года нет и не предвидится.
Предложение, сделанное мне редактором, таким образом снято, хотя Луппол подтвердил: „мы давно хотим издать эту книгу“ [106] .
Провал работы для меня очень тяжелый удар, т. к. снимает всякий смысл лечения. Впереди опять разруха. Жду Вашего содействия — ответа.
О. Мандельштам» [107]106
«Дневник» братьев Гонкур был издан на русском языке только в 1964 г.
107
Мандельштам О. Собр. соч. в 4-х тт. М., 1997. С. 199.
Машинописная копия этого письма сохранилась в переписке Правления ССП за 1938 год [108] , причем в левом верхнем углу начертана резолюция Ставского: «Т. Каш. Сохраните — Мандельштам» [109] .
Т. Каш. — это В. М. Кашинцева, заведующая секретариатом ССП, а вот что значит сама резолюция «Сохраните Мандельштама»? То есть помогите ему, не дайте ему погибнуть? Или «Сохраните — Мандельштам», т. е. подколите к делу О. М.? Судя по результату, второе правдоподобнее.
108
РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 294. Л. 113.
109
Фамилия Мандельштам подчеркнута двумя чертами.
Впрочем, О. М. и не подозревал об этой резолюции, как и не догадывался и обо всем ее лицемерии.
Ставский и Костарев
Сколько раз — по телефону, письменно и лично — обращался Осип Эмильевич за защитой и помощью к Ставскому!
Владимир Петрович Ставский (Кирпичников), автор не самых громких повестей о коллективизации, редактор «Нового мира» и формальный преемник самого Горького на посту первого секретаря СП СССР, был одновременно поручителем за некоего Костарева (Костырева), незваного «квартиранта» О. М., «спланировавшего» таким образом из Приморья прямехонько в двухкомнатную квартиру 26 в Нащокинском переулке — в ту самую, что «тиха, как бумага» и «пустая, без всяких затей»… Это немаловажная, а может статься, и роковая для О. М. деталь, ибо за последующими действиями главного, по должности, писателя страны стоял не один только корпоративный интерес (навсегда избавить писателей от зловредного влияния О. М.), но еще и личный (потрафить другу молодости и навсегда избавить квартиру О. М. от зловредного присутствия хозяина).
О тесном контакте и несомненном «доверии», которым Костарев пользовался у органов, достаточно внятно говорит эпизод с «монтером» из ОГПУ, которого он привел в квартиру О. М. дабы продемонстрировать: хозяин не за 101-м километром, а тут, дома, в Москве, попивает чаек, — и грубейшим образом попирает предписанный ему административный режим.
Но еще более тесный контакт с органами имел сам Владимир Петрович.
И тем не менее в начале 1938 года кресло под Ставским закачалось. 20 января 1938 года А. К. Гладков записал в дневнике:
«Говорят, что пошатнулось положение Ставского. Этот бездарный наглец, ставший каким-то образом во главе нашей литературы, наверно, уже не нужен сейчас, когда главная чистка проведена. Его опалу можно поставить в связь с увольнением Керженцева и Шумяцкого». [110]
И еще через восемь дней:
«Пресса обрушилась на Ставского». [111]
Частичное объяснение этому содержит письмо самого Ставского М. Ф. Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партконтроля при ЦК ВКП(б) от 4 ноября
110
РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 79. Л. 11. Платон Михайлович Керженцев (Лебедев; 1881–1940) и Борис Захарович Шумяцкий (1886–1938) — руководители (председатель и зам. председателя) Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. Шумяцкий, по совместительству, начальник Главного управления кинопромышленности: 17 января 1938 г. он был арестован и 28 июля 1938 г. расстрелян; Керженцев 19 января 1938 г. был снят со своего поста. (О репрессии Шумяцкого см.: «Верните мне свободу!». Деятели литературы и искусства России и Германии — жертвы сталинского террора. Мемориальный сборник документов из архивов бывшего КГБ / Сост. В. Ф. Колязин при участии В. А. Гончарова. М., 1997. С. 162–168).
111
Там же. Л. 14. Имеется в виду письмо Ал. Толстого, А. Фадеева, А. Корнейчука, В. Катаева и А. Караваевой в редакцию «Правды» о недостатках в работе Союза писателей, в котором, в частности, говорилось:
«Длинная очередь в приемной ответственного секретаря Союза писателей тов. Ставского, — очередь молодых, пожилых, седых советских литераторов, месяцами не могущих попасть на прием. И — бесконечные бюрократические заседания (с резолюциями, стенограммами, протоколами, выписками из протоколов), заседания, преисполненные зеленой скуки и отрывающие писателей от непосредственной писательской работы».
(Правда. 1938. 26 янв. С. 4).1937 года:
«В добавление к устному сообщению о том, как обсуждается заявление П. Рожкова против меня в Союзе Советских Писателей — сообщаю следующее:
— Партгруппа вместе с парткомом выделила комиссию для разбора заявления П. Рожкова и фактов, изложенных в нем.
В комиссию вошел и Феоктист Березовский, делом которого я занимался вместе с партколлегией по Московской области, по Вашему поручению. Это дело Вам известно (Березовский бегал от большевиков к меньшевикам, укрывал службу сыновей у Колчака, поддерживал зятя — белого контрразведчика и т. д.). Березовский и раньше не скрывал своего резкого отношения ко мне.
Свою же работу в комиссии по разбору заявления П. Рожкова он начал с того, что огласил на комиссии заявление против меня из 16 пунктов. Это заявление до сих пор неизвестно ни партгруппе, ни мне.
Сегодня мне стало известно, что Феоктист Березовский [112] собирает против меня материал и письменные показания даже за пределами Союза Советских Писателей. — Он вызывает и ездит сам на квартиры к людям, ранее работавшим в аппарате Правления ССП и уволенным мною по совету из НКВД (капитана госбезопасности т. Журбенко) и за упущения и проступки по работе.
Когда я спросил председательствующего в комиссии — зам. секретаря парткома т. Оськина — знает ли он об этом факте, т. Оськин подтвердил, что это — правда, и что Березовский уже передал показания одного из уволенных мной…
С комприветом, Вл. Ставский» [113]112
Березовский Феоктист Алексеевич (1877–1952) — советский прозаик, член ВКП(б) с 1904 г.
113
РГАЛИ. Ф. 1712. оп. 1. Д. 110. Л. 88.