Трансценденция в понимании Ясперса предполагает уже не выход за пределы границы в противолежащую область, но переход в особое состояние нахождения на самой границе. В таком экзистенциальном состоянии обнаруживается конечность и зыбкость всего предметного и, как следствие, невозможность для человека опереться на эту сферу в поисках смысла своего существования. Отсюда – необходимость соотношения с иным, с бесконечным, которое объемлет все конечное. Но такое соотношение, по Канту, рассматривающему все знание исключительно как предметное, не есть знание. Ясперс уточняет – оно не есть лишь предметное знание, но все же представляет собой знание – знание беспредметное. Философия и есть такое беспредметное знание: «Этот ход мыслей не убедителен для каждого, подобно эмпирическому и рациональному познанию конечных предметов, но убедителен для того, кто применяет его, кто, трансцендируя в нем все конечное, узнает вместе с конечным и бесконечное. Продвигаясь вдоль границы, он вынужден чувствовать границу как границу; методически он преодолевает с помощью категорий именно эти категории, в незнании он обнаруживает новый способ беспредметного знания». [155]

Ясперс, таким образом, остается верен трансценденции и метафизике в кантовском варианте. Выводы, которые были получены нами в результате анализа учения Канта, вполне приложимы и к философии Ясперса. Вместе с немецким классиком он продолжает ориентироваться на сферу конечного налично-данного как на отправной пункт философствования, как на стартовую площадку для акта трансцендирования. «Объемлющее» остается чистой негативностью, с чем нам необходимо смириться в силу ограниченности наших познавательных способностей и нашей конечностью. Важным достижением в учении Ясперса следует считать перенос акцента с потустороннего на саму границу, становящуюся позитивной областью трансценденции. Но граница здесь все так же отделяет от сферы конечного сущего некое бытие как таковое или Бога – тем самым Ясперс остается в сетях метафизической игры восполнений. Предметный мир, как обладающий исчезающим наличным бытием, должен быть восполнен в своей недостаточности трансцендентной полнотой (которая, будучи лишь восполнением изначального недостатка, сама является недостаточной, что было показано уже Гегелем в его диалектической критике теории двух миров). У Ясперса, правда, потустороннее объемлющее не выступает в качестве отдельного мира в связи с переносом направленности трансценденции на границу. Результат все равно кантовский: предметный мир обнаруживает свою недостаточность и одновременно оказывается просветлен иным (объемлющим). Ясперсу удалось подойти к способу осмысления бытия из горизонта трансгрессии только в своей интерпретации учения Ницше. [156] Однако и здесь верх одержала метафизическая тенденция в кантовском стиле: ницшевский способ философствования был осужден Ясперсом как несостоятельная замена трансценденции.

Вместе с тем, именно в кантовской философии трансценденция достигает высшей степени саморефлексии, открывающей пути самопреодоления. Уже в учении Гегеля мы находим открытую критику трансценденции не только по содержанию, но и по ее форме – критику теории двух миров.

Ницше, в отличие от Канта (а также и от Ясперса), не останавливается на границе позитивного, не ограничивается нахождением способов соотнесения с тем, что выходит за пределы позитивности (трансценденцией). Напротив, он настойчиво доводит любую позитивность до самоисчезновения, подвергая ее деструкции. В итоге создается впечатление, что его мысль тонет в безграничном горизонте: «Позитивное Ницше понимает не в обретающей плоскую определенность имманентности, а, скорее, в бесконечном горизонте, в неопределенной безграничности. Однако в то время как всякая обязательность отвергается, все ограниченные горизонты преступаются, идея позитивного фактически сходит на нет. <…> Когда после разрыва, после отрыва от всякой почвы, выброшенный в поток, увлекающий в море, Ницше хватается за идею вечного возвращения и другие становящиеся догматическими содержания, это происходит так, словно он спасается на льдине, которой предстоит растаять». [157] Используемые Ясперсом метафоры почвы, моря и льда непосредственно отсылают к фрагменту из «Критики чистого разума», в котором Кант говорит о сфере позитивного опытного знания как о единственной для нас почве (Boden), окруженной обширным и бушующим океаном, «где туманы и льды, готовые вот-вот растаять, кажутся новыми странами и, постоянно обманывая пустыми надеждами мореплавателя, жаждущего открытий, втягивают его в авантюры, от которых он никогда уже не может отказаться, но которые он тем не менее никак не может довести до конца (wo manche Nebelbank, und manches bald wegschmelzende Eis neue L"ander l"ugt und, indem es den auf Entdeckungen herumschw"armenden Seefahrer unaufh"orlich mit leeren Hoffnungen t"auscht, ihn in Abenteuer verflechtet, von denen er niemals ablassen und sie doch auch niemals zu Ende bringen kann)». [158] Ницше пускается в плавание, от которого предостерегал Кант. Но в отличие от метафизиков, он отдает себе отчет в том, что его позитивные идеи, выходящие за сферу опыта – лишь лед, которому предстоит растаять. В итоге остается только не имеющий конца горизонт, растворяющий любую устойчивую форму бытия, – трансгрессия: «Мы покинули сушу и пустились в плавание! Мы снесли за собою мосты – больше того, мы снесли и саму землю! (Wir haben das Land verlassen und sind zu Schiff gegangen! Wir haben die Br"ucke hinter uns, – mehr noch, wir haben das Land hinter uns abgebrochen!). Ну, кораблик! Берегись! Вокруг тебя океан (Neben dir liegt der Ocean): правда, он не всегда ревет и порою лежит, словно шелк и золото, грезя о благе. Но наступит время, и ты узнаешь, что он бесконечен и что нет ничего страшнее бесконечности. О, бедная птица, жившая прежде на воле, а нынче бьющаяся о стены этой клетки! Горе тебе, если тебя охватит тоска по суше и дому, словно бы там было больше свободы, – а никакой «суши»-то уже и нет! (und es gibt kein «Land» mehr!)». [159] Нет больше той страны (kein «Land»), о которой говорил Кант, эта страна потонула в безбрежном океане трансгрессии. Отныне философия будет разворачиваться не по ту сторону всего конечного и не на границе конечного и бесконечного, но на горизонте бесконечного (Im Horizont des Unendlichen).

Завершая главу, подведем итоги и еще раз окинем взором пройденный путь. В истории метафизики, начиная с Анаксимандра и Парменида, в качестве доминирующей онтологической перспективы выступает трансценденция. Линия Гераклита, выдвигающая на передний план перспективу трансгрессии, не получила в дальнейшем ходе развития философской мысли приоритетного положения. Метафизика платоновского образца в своих наиболее последовательных проявлениях характеризуется установкой на элиминацию трансгрессии из пространства философского дискурса. Эта тенденция проходит через средневековую метафизику и в Новое время получает свое воплощение в философии Р. Декарта.

Определенное отклонение от доминирующей картезианской парадигмы наблюдается в учениях Б. Спинозы и Г. В. Лейбница. Оба мыслителя, оставаясь в рамках онтологии интегрального типа и перспективы трансценденции, включили в пространство философского дискурса перспективу трансгрессии. Множественный и гетерогенный характер бытия получил у мыслителей значимое выражение. У Спинозы множественность и гетерогенность не исключаются трансценденцией, но растворяются в ней. Тем самым сама перспектива трансценденции оказывается преобразованной: разрыв между трансцендентным и имманентным значительно сглаживается. У Лейбница дифференцированное множество гетерогенных перспектив оказывается интегрированным в божественную метаперспективу. Тем самым достигается определенный компромисс между трансценденцией и трансгрессией.

В учении И. Канта обнаруживается кризис трансценденции. Кант фактически отказывается от придания метафизическим субстанциям (Бога, души) самостоятельного онтологического статуса, переводя их в план идей чистого разума. Перспектива трансценденции сохраняется в его философии в качестве вектора, направленного на непостижимое потустороннее. Кант сохраняет форму метафизики (разграничение трансцендентного и имманентного, ноуменального и феноменального), проблематизируя ее содержание. Если «догматическая» метафизика характеризовалась установкой на выход за пределы всего конечного (трансценденция), то позитивным результатом кантовской философии можно считать следующий тезис: «конечное ограничивается в бесконечном». [160] Бесконечное трансценденции не исчезает, но допускается лишь в качестве границы, очерчивающий предел конечного. Данный результат можно рассматривать как отправной пункт становления философии Гегеля: его «Науку логики» представляет собой развернутый полемический ответ на конечный вывод кантовской философии.

Как будет показано в следующей главе, Гегель осуществит преобразование метафизики в противоположном направлении. Он устранит метафизическое противопоставление двух миров, осуществит трансгрессию трансцендентного и имманентного, бесконечного и конечного. Но при этом в его философии сохранится содержание метафизики в качестве перспектив Духа и Идеи. По содержанию учение Гегеля останется верным перспективе трансценденции, по способу философствования оно будет осуществляться в перспективе трансгрессии, приобретающей форму диалектического снятия.

В философии Ф. Ницше трансценденция будет раскрываться и в качестве содержания, и в качестве способа философствования. Ницше полностью откажется от утверждения трансцендентных субстанций, рассматривая их в качестве эффектов трансгрессивного движения становления. Существование будет раскрываться в его учении как борьба множества гетерогенных и временно локализуемых центров сил. К такому видению мира в определенном плане пришел Спиноза – за исключением его учения о единой субстанции, растворяющей в себе все многообразие в качестве своих модусов. Также учение о монадах Лейбница можно рассматривать как предвосхищение ницшевского перспективизма – при условии отказа от их гипостазирования в качестве по себе сущих субстанций и устранения верховной монады, божественной метаперспективы. В философии Ницше перспективы уже не будут выступать в качестве по себе сущих субстанций, но представляют собой лишь временные конфигурации сил. Ницше подготавливает становление и развитие онтологии трансгрессии.