— Да можете вы подождать шпокойно? Я жубы чищу! — взмолился я.

Через пять минут мы, одевшись потеплее, потому что утро было промозглое, уже шагали к «Старбаксу», чтобы собственными глазами увидеть плоды своей гнусности. В этот рассветный час, когда большинство лавок еще закрыто и большинство людей еще спит, Гринвич-Виллидж выглядел почти красивым. Мы остановились у маленькой булочной, взяли кофе и пончиков и не спеша прошли последний квартал перед «Старбаксом». В шесть пятьдесят мы остановились на тротуаре возле кофейни, и в ту же секунду услышали звук первой сирены.

— Блин! — вырвалось у меня. — Они вызвали копов!

— Успокойся, — сказал Фокс. — Они не могут так быстро врубиться, в чем дело. Это просто скорая, она едет забрать пациента, у которого случился необъяснимый приступ какой-то неизвестной болезни.

— Мне особенно понравилось выражение «необъяснимый приступ», — сказала Клайд. — Может быть, Фоксу стоит попробовать написать книгу?

Она улыбнулась широкой бессовестной улыбкой, в которой не было ни тени сочувствия к возможным жертвам. Меня задело ее замечание, что Фокс может написать мою книгу, и потому я тоже не думал о людях, которые пострадают от нашей шуточки. Чтобы заметить бессовестную улыбку, нужен бессовестный глаз, — подумал я и тут же достал свой блокнотик.

— Уолтеру нас писатель, — сказал Фокс. — А я — завоеватель.

— А я подстрекатель, — закончила Клайд.

Прежде, чем кто-либо из нас успел сказать еще хоть слово, мы увидели, как из двери кофейни вывалилась огромная женщина в ярко-желтом синтетическом костюме и принялась блевать прямо на — тротуар. Несмотря на это, клиенты «Старбакса» продолжали заходить и выходить как ни в чем не бывало, совершенно игнорируя ее трудности, словно перед ними был бомж или просто мертвое тело.

— Узнаю тебя, Нью-Йорк, — сказал Фокс. — Чтобы остановить жителя этого города, нужны вещи посерьезней, чем толстуха в желтом, блюющая на тротуар.

Звук сирены становился все громче. Я заглянул в витрину кофейни и увидел, что внутри заведения дело тоже пошли поживее. Возле стойки стоял, перегнувшись пополам, парень, одетый как типичный клерк с Уолл-стрит. С первого взгляда было ясно, что у него сильнейшие желудочные колики, но, тем не менее, покупатели справа и слева от него продолжали делать заказы, как будто его не существовало.

— Отличная реклама для кофе-латте, — заметил Фокс, подходя к витрине справа от меня. На лице у него была счастливая улыбка, как у ребенка, который разворачивает свой подарок на день рождения.

Клайд подошла с другой стороны и приобняла меня за талию своей тонкой ручкой.

— Смотрите, смотрите! — воскликнула она. — Вон тот мужик уже ломится в туалет!

В этот момент позади нас затормозила машина скорой помощи.

— А вот и труповозка, — сказал Фокс. — Первая, но будем надеяться, не последняя.

— Скоро подъедут копы, — сказал я, стараясь удержать дрожь в голосе.

— Вовсе не обязательно, — ответил Фокс. — Они еще ничего не поняли. Да и как они могут понять? Блин, они еще долго будут думать, что это вспышка неизвестной болезни, вроде болезни легионеров, пока допрут до истины. Истину, братья мои, труднее найти, чем понять. А когда они ее найдут, то долго будут чесать себе репу. «Кому и зачем это было нужно?» — будут спрашивать они.

— Бедненький «Старбакс»… — сказала Клайд.

— Вот уж только не бедненький! — тут же взвился Фокс. — «Старбакс» — это один из величайших в мире кровососов. Чтобы достичь своих нынешних размеров, он выпил всю кровь из производителей кофе по всему миру, из всех маленьких семейных кофеен, и даже из всех своих клиентов-андроидов.

— И не забудь, что они зарезали единственного в Нью-Йорке единорога, — закончила Клайд. — Убили мечту жизни бедного Джонджо. Да приблизится их судный день!

— Что сюда приближается, — сказал я, — так это вторая скорая.

В течение следующего часа скорые подъезжали непрерывно, одна за другой, а когда, наконец, подоспела полиция, то ей уже пришлось сдерживать толпу вокруг кофейни. Не меньшая толпа, само собой, образовалась в окрестностях старбаксовского туалета. Это была толпа взбудораженная, отчаявшаяся и очень шумная. Она разрасталась, раздражалась и волновалась возле туалетной двери, как темный и опасный океан, в котором плавал Моби Дик, — если позволите мне такое сравнение. Люди колотились в дверь, пинали дверь, царапали дверь, как грешники на Страшном Суде в последней попытке взломать врата рая. В некотором нерелигиозном смысле, подумал я, так оно и есть.

Некая бравая старая дама тыкала зонтиком во все стороны, распихивая толпу, гадившую и блевавшую вокруг нее. Когда ей все-таки удалось выбраться из кофейни, она обернулась к толпе и провозгласила, грозя зонтиком:

— Ноги моей здесь больше не будет! Да подавитесь вы своим кофе!

Тротуар перед входом к тому времени превратился в лужу, состоявшую из рвоты и человеческих испражнений. Люди скользили и шлепались, пытаясь вырваться на волю, они спешили так, как редко спешат даже хронические нью-йоркские торопыги. Сцена разительно напоминала Дантов ад, но в то же время была не лишена комизма.