Теперь отправляюсь за кольцами, потом к ним, к Фед. Степ. После домой, вместе со своими снова к ним. В гимназии не был. Завтра скажу директору о разрешении. У Сократа Евг. обедаю. Может быть, и папенька обедает. Кажется, и папенька и маменька перестали почти быть недовольными, особенно папенька, кажется, теперь успокоился. Все идет хорошо, и я умею уговаривать людей, потому что и папенька, и даже маменька сбираются делать по-моему. Папенька доволен.

Писано 4 апреля, в \2 час. утра, между классами.

Был у Фед. Степ. Потом с папенькою к ним. Потом папенька за маменькою, чтобы воротиться к 12 часам. Я остался, они долго не приезжали. Я предчувствовал это и предчувствовал, что сделал глупость, что не поехал с папенькою. Наконец, О. С. послала меня за ними, но я встретил их на дороге. Маменька после обедни вздумала пить чай — как это нехорошо! Ольгу Сокр. ужасно тяготило 560 ожидание — наконец, когда я воротился с ними домой, у меня сидел Палимпсестов, который дожидался меня. С ним я посидел с час, между прочим чтобы дать время пройти голове, в которой немного шумело, потому что я выпил 3 рюмки хересу и 3 бокала шампанского. Снова к ним. Вечером маменька была со мною ласкова и, кажется, довольна мною. Папенька сказал, что резва. Должно быть не совершенно нравится. Но маменька по обыкновению хитрит. Я спрошу О. С., хочет ли она быть у них и просить ли маменьку снова к ним ехать.

Ночью все время был в некотором волнении физическом, было напряжение, но только напряжение и больше ничего; мысли оставались целомудренны.

4 апреля, утром был у директора; право разрешения 244 у него,»то хорошо. Две недели можно не ходить, это хорошо. Несколько успею поработать в это время и буду бывать только в 7 классе. Потом к Чеснокову, которому сказал это. Вечером у них.

Писано 8 апреля в среду, в 11 час.

Маменька больна 245, и я все сидел в ее комнате и только, когда уснула крепко, ушел на минуту.

В субботу вечер просидел у них, был в 7 классе.

5- го, воскресенье. — Снова у них весь день. Был у Палимпсе-<юва в 6 часов, пока О. С. ездила в ряды.

6- го, понедельник, в гимназии быть некогда было, потому что должен был заказывать шкатулку. По этому случаю был у Паля снова. Паль не берется. Вамсганц [194] [195] взялся и дал чинарового дерева на пробу. Пусть будет чинаровая. Мне пришло в память: «У Черного моря чинара стоит молодая»240, — так роскошна ты, моя милая.

Взяли с папенькою на фрак, отдам Мейендорфу. Был у Кобылина, Анжелика Алексеевна очень рада и хвалит ее.

7, вторник. — Снова у Вамсганца. У Кобылиных обедал, потому что ее не было дома в это время. Она говеет и от вечерни в ряды. Вечером страшно больна маменька, просидел у нее до часу, тогда она успокоилась. В 6 час. снова разбудили меня.

8, среда. — До этого времени просидел у маменьки в комнате; во время обеда, может быть, удастся побывать у нее. Нужно еще купить погребок и конфет для Рычковых. Иду к маменьке, если не проснулась, запишу вчерашний день в ее дневнике

Приложения

I. ОТРЫВОЧНЫЕ ЗАПИСИ 1846 и 1848 гг.

1846 г. мая 13

Петр Никифорович Каракозов, священник церкви при Александровской больнице, первый пожелал мне именно того, желанием чего исполнена вся душа моя: говоря о поездке близкой моей в Петербург, он сказал: «Дай бог нам с вами свидеться, приезжайте к нам оттуда профессором, великим мужем, а мы уже в то время поседеем». #. Чернышевский.

Как душа моя вдруг тронулась этим! Как приятно видеть человека, который хоть и нечаянно, без намерения, может быть, но все-таки сказал то, что ты сам думаешь, пожелал тебе того, чего ты1 жаждешь и^ чего почти никто не желает ни себе, ни тебе, особенно в таких летах, как я, и положении.

28 мая 1846 года.

Ныне встретился нам отец диакон села Баланды Михаил Семенович Протасов, разговаривал много о Воронеже и поездке туда и, наконец, попрощался после больших пожеланий счастья, здоровья и проч., прибавив мне: «Желаю вам, чтобы вы были полезны для просвещения и России». Вот второй человек!

Мне теперь обязанность: быть им с Петром Никифоровичем вечно благодарным за их пожелание: верно эти люди могут понять, что такое значит стремление к славе и соделанию блага человечеству.

Маменька сказали: «Это уже слишком много, довольно, если и для отца и матери». — «Нет, это еще очень мало, — сказал он; — надобно им быть полезным и для всего отечества».

Я вечно должен их помнить. Николай Чернышевский.

IV

18 48

Прочитав это (которое подано в субботу на шестой неделе великого поста), Фрейтаг сказал, что «весь год я подавал ему переделки или переложения из древних писателей, а это более легкое дело, и поэтому хоть он это не осуждает, но вперед ждет своего», и кроме того здесь нашлось две или три ошибки (cuiquam, а должно cuique строка 1, condemneretur, а должно condemnaretur и veneverint, а должно venerint — ужасные промахи, это главная причина, а не слова Фрейтага), и я целый этот день и несколько следующих был взбешен на себя за эти глупые ошибки и за то, что не предугадал мнения Фрейтага о легкости переделывать ив древних, и на него зато, что не сказал этого раньше. Но, главное, за ошибки на себя. Мне неприятно даже было на товарищей, которые, мне казалось, должны спустить теперь на несколько градусов мнение, которое раньше имели, если имели, обо мне. Ужасно бесился.