– Чувствую и очень сильно, - Вальтро показала ему зубы, - но ты же не можешь мне в этом помочь?

– Куда уж мне, - Жоржик вздохнул.
– Я могу только вязать носки из твоей шерсти.

– Это опасно, это может быть связано с половым созреванием, - настойчиво продолжила Нелли.
– Следует...

Жоржик и Вальтро расхохотались одновременно.

– У кого половое созревание, у нее?
– Жоржик ткнул пальцем в Вальтро.
– Неужели ты видишь в этих сиськах, в этой жопе, которые рвут платье, хоть какие-то признаки полового созревания?

– Тем более!
– Нелли побагровела.
– Если либидо лезет у нее из ушей, то надо не бегать голой по лесам, а позаботиться о приличном мужчине для нее!

Жоржик внезапно оборвал смех.

– О мужчине? Нет такого мужчины, - сказал он с неожиданной злобой, - который мог бы дотянуться своим вонючим носом, хотя бы до ее пятки!

Нелли опешила - Жоржик не шутил, в его голосе звучала абсолютная убежденность, краем глаза она взглянула на Вальтро и увидела, каким взглядом Вальтро смотрит на него - в этом взгляде была дикая, нечеловеческая гордость.

После нескольких долгих мгновений Жоржик хохотнул.

– Наша маленькая Вальтро способна сама поставить себе диагноз, она же медик, в конце концов.

– Как дела в колледже?
– хрипловато спросила Нелли, еще не совсем придя в себя от того, что она увидела в глазах маленькой Вальтро.

– Класс!
– Вальтро выбросила вверх большой палец.
– Легко и в кайф!

Вальтро училась в медицинском колледже, потому что ей было интересно, а не потому, что ей сильно нужен был диплом фармацевта. Жоржик мог бы оплатить ей мединститут, но она не захотела, да и он не считал нужным вырвать из ее жизни семь лет вместе с интернатурой, из которых медицине она будет учиться три года, а четыре - повадкам богатых гамадрилов, которые там покупали и продавали образование.

С начала их совместной жизни, а Жоржик полагал днем своего рождения ночь, когда в луче его фары мелькнул узелок на обочине, Вальтро проявляла склонность ко всему, что магически изменяло отношения человека и мира, будь то физические упражнения, искусство или лекарственные растения. Жоржик не был ни лекарем, ни знахарем, ни фармацевтом и был очень далек от того, чтобы учить ее преобразовывать мир при помощи кокаина, но он всю жизнь преобразовывал сам себя, он был предметом собственного искусства и тому же пытался обучить Вальтро - быть собой. И он, и Вальтро родились в грязи, но, в отличие от него, у Вальтро не было времени осознать это, а живя с ним, она не нуждалась ни в чем. Ни одно ее желание не было вызвано необходимостью, а любое ее действие, как материальное следствие нематериальной причины, являлось чистым актом искусства и носило мистический характер. В отличие от него, ей не было нужды выжимать из себя дерьмо по капле - все, что исходило из нее, было чистой благодатью, за каждую каплю которой циничный и своекорыстный Жоржик по капле готов был отдать всю свою кровь. У него дух захватывало от перспектив, со всей искренностью и фанатизмом верующего он полагал, что растит богиню, и со всей жадностью фанатика, рассчитывал получить от нее спасение. Прожив жизнь между полюсами мужественности и женственности, он был способен понять Вальтро лучше ее самой, он был подобен кентавру, взрастившему Геракла, и как Геракла, взращивал свою богиню в такой строгости, которую позволяла ему его безмерная любовь. В луче его любви колледж, который выбрала Вальтро, был незначительным, но вынужденно необходимым моментом в процессе создания шедевра - как вода, в которой художник моет свои кисти.

– И что же, - спросила Нелли, чтобы что-нибудь спросить, - ты так и продолжаешь мотаться в колледж на мотоцикле?

– Продолжаю, - кивнула Вальтро.
– Мотоцикл проходит там, где никакой автомобиль не пройдет.

– А если грязь или снег?
– спросила Нелли, наливая себе полный бокал шампанского.

– Этот зверь идет напрямик, по полям, как по асфальту, - ответила Вальтро.
– Я за час добираюсь без проблем.

– А если возникают проблемы, - ухмыльнулся Жоржик, - так зверь просто едет на ней, - получается еще быстрее.

В калитку раздался осторожный стук, который они не сразу услышали, и над воротами возникло удилище - пришел полковник. Он торчал там до тех пор, пока Вальтро не встала и не распахнула перед ним незапертую калитку, тогда он вошел, поставил на землю пустое ведро, чтобы пожать руку Вальтро, и, прислонив к забору свое удило, с рассчитанной неспешностью направился к столу, давая ей время принести для него кресло.

– Ну, что там?
– спросил Жоржик, имея в виду недавний визит полковника на историческую родину, после того, как они обменялись "хайлями", и гость сел, положив на стол шляпу и выставив рядом свою вверительную грамоту.

– Да ничего хорошего там нет, - скучно ответил полковник.
– Все бунтуют, и никто не хочет работать. Белые туземцы бунтуют оттого, что не получают работу, которую можно не делать, а черные - оттого, что делают много работы, за которую мало получают. Работодатели и работобратели превратились в одинаковых жуликов, эксплуатирующих капитал, эксплуатирующий третий мир. Ирландцы взрывают бомбы, исламисты взрывают бомбы, глобалисты, антиглобалисты, сутенеры и наркоманы вокруг. Порядочному человеку там жить невозможно.

– Ну, конечно, - ухмыльнулся Жоржик, - здесь можно грести деньги, делая "лагер", которым у вас там ноги моют, и ни хрена не платить рабочим.

– Я не мою пивом ноги, - вяло возмутился полковник.
– Я мою их водкой, которую делают не здесь, а в Ирландии.

– Потому, что от местной водки у тебя вся шерсть с ног облезет, - заметил Жоржик.
– Правильно, - кивнул полковник, - И я не виноват, что дерьмовое пиво считается здесь элитарным напитком и продается за большие деньги.

– Оно не было элитарным напитком, пока вы здесь не появились, - сказал Жоржик.