Можно продолжить перечень запретов, вспомнив, как после революции малоодарённые литераторы требовали: «Сбросим Пушкина и Достоевского с парохода современности!» А потом десятилетиями сбрасывали кресты с храмов и уничтожали всё великое в нашей национальной культуре. Помню, как уже перед самой перестройкой запретили печатать повесть талантливого прозаика. И на вопрос: «Почему?» партийный цензор ответил честно:

— Потому что это про жизнь.

Если внимательно присмотреться к этим, казалось бы, несопоставимым примерам, можно заметить их внутреннее сходство, возводящее к словам древнего искусителя рода человеческого: «Будете как боги!» Будете властвовать, повелевать, запрещать. И тут по сути неважно, как запрещают — именем революции, демократии или того псевдохристианства, что всего лишь носит личину православия, хотя совсем ему не родня. Здесь соединяет несоединимое всё тот же единый дух злобы с его ненавистью к красоте Божиего мира и стремлением разрушить и изуродовать её.

Век назад это стремление к разрушению называли нигилизмом. В своей работе «Этика нигилизма» религиозный мыслитель и философ С. Франк отмечает презрительное отношение нигилистов не только к культуре, но и к людям, облечённым властью, ибо «во всём виновато начальство» — любое начальство, будь то министр или приходской батюшка. «В этом распространённом стремлении успокаиваться во всех случаях на дешёвой мысли, что «виновато начальство» — пишет С. Франк, — сказывается оскорбительная рабья психология, чуждая сознания личной ответственности». Собственно, здесь и происходит та подмена, когда человек борется уже не с собственными грехами, но с кем-то или с чем- то, будь то детская сказка или «не тот» священник. Один известный психиатр квалифицирует такие состояния как «болезнь ангелизма», ибо некоторые люди, считая себя ангелами или сугубо праведными людьми, настойчиво ищут зло вне себя и наивно полагают, что если свергнуть очередное начальство или сокрушить телевизоры, то тут же воцарится благодать. К сожалению, всё это уже не раз повторялось в истории, когда свергали и сокрушали, попадая в итоге из огня да в полымя.

И опять расскажу о той самой монахине, что убеждала доверчивого десантника сжечь свой паспорт. Правда, сжигать паспорта она больше не призывает, ибо уже, как и мы, разобралась в этом вопросе. И всё же не монахиня, а ходячий митинг, и в азарте обличения она иногда так грубо, до слёз оскорбляет людей, что один паломник, вспыхнув, сказал:

— Батюшка, благословите, и я порву её, как Тузик грелку!

— Как можно? — изумился священник. — Она ведь женщина, сосуд немощный.

Словом, жизнь нашей монахини напоминает сводки с линии фронта: она воюет — против неё воюют, и некоторые уже обращались в инстанции с требованием «принять меры». Да, но какие меры можно принять, если женщина живёт вне монастыря и никакие священники ей не указ? А только слаб человек, и очень хочется, чтобы кто-то поставил на место этих невыносимых в общежитии, больных, скандальных и несчастных людей. Пусть кто-то заставит их исправиться, и желательно быстро: «Порося, порося, стань карася!» И однажды паломники отправились к старцу жаловаться на монахиню, полагая, что уж он-то заставит её стать иной. А мудрый батюшка сказал:

— Только Господь может смирить эту гордыню, и Он смирит её со временем скорбями и болезнями.

Так всё и вышло. Монахиня теперь редко бывает в монастыре, кочуя из одной больницы в другую. В довершение всех бед монахиня стала слепнуть, и надо было срочно отвезти её на операцию в московскую клинику. И тут — ну кто меня тянул за язык? — я сказала, что сегодня мы со знакомыми едем на машине в Москву и, конечно, поможем страдалице. Более того, я зачем-то сообщила монахине, что наш водитель, профессор, долгие годы жил и преподавал в Америке. В общем, инициатива наказуема, и поездка в итоге превратилась в пытку. Всю дорогу монахиня злобно обличала Америку и самого профессора, послужившего «сатане» в самом «царстве сатаны». Слушать это было так стыдно, что, желая хоть как-то переменить разговор, я попросила профессора рассказать об Америке. Какая она?

— Очень красивая страна, — ответил он. — Знаете, в университетском городке наш дом стоял среди сосен, и на рассвете к окнам приходили олени. А на крыльце, как домашние кошки, сидели зайцы. И никто не пытался содрать с них шкуру, зажарить и съесть. Американцы с особой нежностью относятся к природе и очень любят свою страну. И когда случаются какие-то бедствия — у нас в таких случаях ругают правительство, всё русское и русских, — американец поднимает над своим домом национальный флаг, провозглашая: «Мы Америка, и мы выстоим!»

— Почему же вы вернулись в Россию из этого американского рая? — насмешливо спросила монахиня.

— Потому что в Америке мои дети стали бы американцами, а я хочу, чтобы они выросли русскими православными людьми. Да, жить в России труднее, а только нет ничего выше нашего православия. Вот смотрите, мы ежедневно читаем одни и те же молитвы. И будь это обыкновенные слова, они давно бы наскучили нам. А мы молимся Господу с сердечным волнением, потому что Дух дышит, где хочет, и Дух животворит.

Профессор увлечённо говорил о том, что только с Божьей помощью и при дарованной нам Господом свободе воли формируется по-настоящему интересная творческая личность, уже не подчинённая политизированной деспотии века и рабству земных страстей. Монахиня затихла, казалось, заслушавшись. И вдруг обнаружилось — ей плохо, и в больницу нашу попутчицу внесли уже на носилках. Профессор, переживая, совал медсёстрам деньги, чтобы купили больной фрукты и всё необходимое. А монахиня виновато сказала ему: