Шрифт:
— А для вас костюмы, по желанию, — прибавил он таинственно, — приготовлены в кабинете.
— Спасибо, вам, любезнейший, Иван Иванович, за это, — улыбнулся самодовольно серьезный редактор «Искры», — но это еще не всё!.. Сейчас прошла с кирасиром «фамм де Мезенцев», нельзя ли ее пригласить к нам. Скажите, четыре поэта считают за особенное удовольствие познакомиться с нею.
— Василий Степанович, — воскликнул изумленный содержатель Минеральных вод, — вы задаете мне такую задачу, что я, право, не знаю, что и ответить вам. — И он комически развел руками.
— Будьте смелее, Иван Иванович! — поддержал предложение Курочкина Минаев:
Четыре поэта — четыре царя В наш век собираются редко: Война их сбирает, иль мира заря, Кутеж, да в Бадене рулетка.— Слышите, Иван Иванович! — захохотал Курочкин, — передайте это француженке.
— Конечно, это для нее должно быть очень лестно, — отвечал, изгибаясь и пожимаясь, предупредительный администратор «Минерашек», — но этим одним мы едва ли достигнем цели. Здесь одно может помочь нам, Василий Степанович, это — злато, презренное злато, будь оно проклято, — фиглярничал Излер.
— Ну, что же! Я ассигную вам, Иван Иванович, на это 500 франков. Орудуйте, любезнейший, — хохотал в веселом настроении Курочкин, — зовите ее на одну только кадриль с нами.
Иван Иванович согнулся в три погибели, попятился и исчез.
— А придет — не уйдет! Не так ли, Петр Косьмич? — подмигнул Василий Степанович вслед уходившему Излеру.
— Конечно, попадет птичка в клетку — не вылетит…
Разговаривая и шутя, мы вернулись в кабинет. Николай Степанович сделал все надлежащие к пиру приготовления. Две лишние софы он велел вынести и простору вокруг стола стало более. Оставшиеся оттоманы и софы, а также и пол вокруг стола, были застланы зеленью и цветами — атмосфера получилась свежее и ароматичнее. Окна закрыли и тяжелые портьеры спустили — образовался таинственный полумрак. Посреди стола, на металлическом, подножии, в серебряном тазу пылала «Гусарская жженка». Аромат варимого напитка щекотал обоняние. Синее пламя фантастически взвиваясь над тазом, ласкало зрение, и манило и дразнило возбужденные прогулкой аппетиты неуклонно. Сам Николай Степанович, облачившись в хитон и пурпурную тогу, с венком из роз на плешивой голове, восседал на одной из соф и куря кальян, присматривал за варкой, помешивал ее и удобрял прибавкой разных специи, с каким-то таинственным шёпотом..
— А вот и мы! — воскликнул Василий Степанович, входя весело в кабинет, — кажется, не заставили себя ждать.
«Варись, варись, зелье, на беду людей, Будь чужим отравой, своих не губи»!запел Минаев из «Аскольдовой могилы», бросился на один из близ стоявших оттоманов и растянулся на нём.
Николай Степанович нахмурился и начал было: «господа, по церемониалу…» но вбежавший впопыхах Иван Иванович прервал в самом начале его филиппику.
— Василии Степанович, — воскликнул он в ужасе, — беда! Супруга ваша, Наталья Романовна, приехала и ищет вас…
Если бы внезапно грянул гром и оглушил кого-нибудь из нас, мы были бы менее поражены, чем подобным известием [35] .
— Разбойница!.. Зарезала!.. — только и мог выговорить растерявшийся Василий Степанович, и схватился обеими руками за голову.
— Наталка! — воскликнул Николай Степанович в ужасе. — И зачем только эта баба притащилась?
— Вот ты и поди ж! — опустил беспомощно руки редактор «Искры» и заметался по комнате. — Где она? — обратился он к Ивану Ивановичу.
35
Необходимо пояснить, что редактор «Искры» был человек строгих правил, твердый и решительный. Его положительность и неуклонность в принятых решениях была известна. Но во всем, касавшемся лично его и семейных дел, он находился под влиянием этой простой и необразованной женщины. Во всех его домашних столкновениях с нею, ей стоило только нахмуриться, возвысить голос, прикрикнуть, — и бедный Василий Степанович, по меткому его выражению «старался устраниться», стушевывался, умолкал или уходил прочь. Наталья Романовна знала это очень хорошо и, при каждом удобном случае, пользовалась этим, пуская в ход все женские уловки и, конечно, достигала желанной цели. В данном случае она, узнав от рассыльного редакции, что Василий Степанович задумал устроить у Излера вечер, бросилась и, под видом болезни ребенка, увлекла его домой.
— Ей сказали, что вы в театре и она пошла туда.
— Задержите ее, пожалуйста, там, а мы уедем куда-нибудь в другое место, — проговорил он скороговоркой Излеру, провожая его из кабинета и, обратясь к нам, скомандовал: — ну, едемте, что ли?
— Куда же поедем? — вопросил нерешительно Николай Степанович.
— Хоть к чёрту, только вон отсюда… — суетился Василий Степанович, отыскивая свои вещи.
«Притащилася» «Наталка»! «Вот ты и поди ж»! Лезет на скандал, нахалка, — Как моя Катишь…балагурил Минаев, переваливаясь с боку на бок на оттомане.
Дверь в кабинет распахнулась и показавшийся в ней Иван Иванович спешно проговорил:
— Василий Степанович, Наталья Романовна сюда идет! в театре ей сказали, что вы здесь.
— Бога ради, отведите ее куда-нибудь в другое место, пока мы уедем, в другой кабинет, что ли, ну, заприте, наконец, — суетился сконфуженный редактор; — едемте же, скорее! — понукал он нас.
— Да куда ехать? — отозвался неохотно Николай Степанович, — здесь всё готово.
— Убрать всё! — крикнул лакеям Василий Степанович, схватил шляпу и ринулся к двери. — Кто со мною? Выходите.
Я оделся и вышел за ним, в вестибюле догнал нас Николай Степанович и Минаев. Пока мы стояли и дожидались карет, за которыми был послан артельщик, из сада выбежал Излер, а за ним вылетела, вся раскрасневшаяся, как пион, Наталья Романовна.
— Ты уезжаешь? — подбежала она к Василию Степановичу, — а я тебя ищу.
— Зачем?
— Дома неладно.
— Что такое?
— Мальчику худо.