— Что вамъ угодно? — спросилъ я его довольно грубо.

Онъ судорожно поднялъ голову, точно испуганный, точноивнезапно пробужденный отъ сна, отвелъ отъ глазъ волосы и посмотрлъ на меня.

Я никогда не забуду этого взгляда, никогда не забуду выраженія этихъ глазъ, полныхъ жизни. Они вотъ и сію минуту предо мною, страдальчески-прекрасные! Сколько было огня въ этихъ глазахъ! И какъ ихъ блескъ не гармонировалъ съ мертвенностью цлой фигуры, и какъ ихъ живость странна была на безжизненно-неподвижномъ лиц! Представьте себ два большіе огнецвтные брилліанта, вставленные въ глазныя ямки черепа — и вы будете имть нсколько приблизительное понятіе о голов этого человка…

Такъ онъ посмотрлъ на меня, задумался, будто вспоминая о томъ, что хотлъ сказать мн, и вдругъ судорожно схватилъ мою руку и проговорилъ почти шопотомъ, несвязно:

— "Я никогда еще не пропускалъ до сегодняшняго дня ни одного представленія «Донъ-Жуана», никогда… А сегодня меня задержали дла… Я опоздалъ… Вс мста заняты, ни одного мста… Вы одни въ лож. О, ради Бога, пустите меня въ вашу ложу!.. Я не помшаю вамъ, я не пошевельнусь съ мста… Только бы слышать эти божественные звуки, только бы… Умоляю васъ…"

И онъ боязливо осмотрлся кругомъ, ожидая моего отвта…

Я молча пожалъ ему руку и ввелъ его въ ложу.

Онъ шелъ на цыпочкахъ, едва переводя духъ, опустился на стулъ безъ малйшаго шороха, внимательно посмотрлъ на сцеяу, закрылъ руками лицо и долго оставался въ такомъ положеніи…

Я взглянулъ на него: онъ не шевелился, только грудь его волновалась часто и сильно.

Первый актъ кончился; занавсъ упалъ; звуки смолкли. Тогда онъ опустилъ руки на колни, приподнялъ голову, оглянулся назадъ, не замчая меня, съ недоумніемъ будто спрашивалъ у самого себя: какимъ образомъ попалъ я въ эту ложу? Но когда вдругъ глаза его встртились съ моими глазами, онъ вздрогнулъ.

— "Ахъ, это вы… Какъ я вамъ благодаренъ!" сказалъ онъ мн, неловко двигаясь на стул и поспшно застегивая верхнія пуговицы своего сюртука. "Да, вы не знаете, какое одолженіе вы мн сдлали. Вдь я только тогда и живу, когда слышу эти звуки; только въ такія минуты я и бываю счастливъ, но зато безмрно счастливъ! Знаете ли, что подъ эти вдохновенные звуки мысль моя растетъ, растетъ, вытягивается въ безконечность, расширяется… а это такое отрадное чувство!.. Я забываю все, я чувствую себя свободнымъ. Понимаете ли вы — свободнымъ! Не правда ли, что безъ этого чувства не можетъ быть полнаго счастья?.. И я нсколько дней буду жить этой гармоніей; эти звуки нсколько дней будутъ раздаваться въ ушахъ моихъ; я нсколько дней буду счастливъ! Иногда — вотъ хоть бы, напримръ, теперь — мн такъ пріятно, что я готовъ плакать!"

И точно слезы дрожали на его длинныхъ рсницахъ. Онъ замолчалъ и отвернулся отъ меня; потомъ минуты черезъ дв наклонился къ моему уху:

— "Вы позволите мн остаться до конца. Я не мшаю вамъ — не правда ли?"

— Я очень радъ, что имлъ случай доставить вамъ удовольствіе. Пожалуйста, будьте какъ въ своей лож,— отвчалъ я скороговоркою.

Онъ не отозвался на эти слова, точно не слыхалъ ихъ; снова опустилъ голову и закрылъ руками лицо…

Съ этой минуты, до самаго окончанія спектакля, онъ уже не говорилъ со мною ни слова.

Когда спектакль кончился, онъ обратился ко мн, крпко пожалъ мн руку и хотлъ выйти изъ ложи.

Я остановилъ его. Въ этомъ человк все было такъ необыкновенно, такъ не по-нашему, не по вседневному, что я непремнно хотлъ узнать его покороче.

— Случай такъ неожиданно и такъ пріятно доставилъ мн ваше знакомство, — началъ я. — Позвольте же мн воспользоваться имъ, позвольте сблизиться съ вами…

Онъ посмотрлъ на меня недоврчиво.

— Я иностранецъ, я здсь проздомъ, и никого не знаю. Ваше знакомство…

— "Мое знакомство? — перебилъ онъ съ необыкновенно-грустаой ироніей: — мое знакомство? Для чего вамъ оно? Я не могу принести вамъ никакой пользы, никакой, и ни въ какомъ отношеніи…"

— Но я просто хочу быть знакомымъ съ вами, безъ всякихъ видовъ. Одна ваша страсть къ музык заставила бы меня преслдовать васъ повсюду, сблизиться съ вами во что бы то ни стало.

Я думалъ произвсети на него впечатлніе этими словами, и не ошибся… Глаза его вдругъ просвтлли.

— "О, такъ вы любите музыку — вы понимаете ее, — вы чувствуете ее?.. — И онъ схватилъ мою руку, и держалъ ее долго, не выпуская… — У васъ вырывались иногда слезы, слезы восторга; по васъ пробгалъ иногда холодъ, смертный холодъ отъ одного какого-нибудь дивнаго звука или слова? Идея искусства не чужда вамъ? Вы благоговете передъ его святымъ значеніемъ? — Да! — Вы не принадлежите къ этой черни, которая ходитъ въ театръ единственно для того, чтобы вызвать такую-то актрису, или ошикать такого-то актера; вы не принадлежите къ этимъ аристократамъ, которые зазжаютъ въ театръ передъ баломъ, такъ, на минуту, потому что это у нихъ принято? Вы иностранецъ? Можетъ быть, у васъ нтъ этихъ смшныхъ обычаевъ? — Вы пришли сюда только изъ одной чистой, святой любви къ искусству, безъ всякихъ стороннихъ цлей — мучиться, страдать, радоваться, плакать, смяться подъ эти звуки небесной гармоніи, подъ эти адскіе звуки? — Этотъ Моцартъ — ангелъ и демонъ вмст? Не правда ли?"

Онъ взялъ меня подъ руку и быстро увлекъ изъ ложи.

Мы переходили изъ одной улицы въ другую, безпрестанно сворачивая то направо, то налво. Чудно хороши были при лун эти мрачно-величественныя зданія готической архитектуры. Волшебно блуждалъ лунный свтъ по этимъ витымъ столбамъ, по этимъ стрльчатымъ сводамъ и аркадамъ; чудно посеребрялъ онъ верхи этихъ легкихъ башенокъ. эту мелкую и узорчатую рзьбу украшеній готическихъ… Увлеченные разговоромъ, вдругъ мы остановились подъ тнью массивнаго, великолпнаго портала церкви. Онъ положилъ мн на плечо свою длинную, костлявую руку, и произнесъ съ нкоторою торжественностью, которая во всякомъ другомъ случа, можетъ быть, показалась бы мн смшною: