Женя был благодарным слушателем. Рядом с Игорем ему было спокойно, мирно как-то, и уходить в общагу совсем не хотелось. Время двигалось к восьми, он и так уже задержался, но не хотел напоминать.

– Родители жены еще помогли очень. Отец Оксаны сидел тогда в прокуратуре, сейчас он в городском суде.

– У тебя жена есть? – очнулся Женя и даже чуть отодвинулся от Игоря.

Игорь наклонился, опираясь локтями о колени, и посмотрел на Женю серьезно и грустно через плечо.

– Была. Мы в разводе. И дети есть, двое, сын и дочь.

– Ааа… – протянул Женя, сдерживая любопытство. Бередить рану, если вдруг таковая имелась, он не хотел. Игорь сам ответил на невысказанный вопрос.

– Ей не нравилось, что я все время в разъездах. А тогда дело только поднималось, я все время был в дороге, сам возил. Меня неделями дома не было, дети маленькие, ей трудно пришлось. Поэтому разошлись.

Женя молчал. Да, жены, они такие. В колонии жены бросали каждого первого, особенно если срок от трех лет. Тогда в загсе без согласия мужа разводили. Не хотел бы Женя оказаться на месте брошенного мужа, хотя ему, честно говоря, и не светило. Женщин он боялся. Тех, кто постарше, воспринимал как воспитательниц или учительниц – их нужно слушаться, подчиняться во всем. Такие у него не вызывали сложных эмоций, а тем более желания. Девушки моложе вводили Женю в ступор, что с ними делать, он не знал. Опыта общения с ними у него не было, и они вызывали в Жене скорее страх, чем интерес.

Иногда Женя думал, что всему виной его первый срок на малолетке. Он, как и все парни в его возрасте, мечтал о сексе, но получил его совсем не в том виде, которого ожидал. В итоге – такая вот изломанная сексуальность, и интерес… интерес у него вызывали вовсе не мягкие и округлые женские формы.

– У тебя есть здесь кто-нибудь? – Задумавшись, Женя едва не пропустил вопрос. Игорь смотрел в белый бок Спринтера и крутил в ладонях бутылку воды.

– Нет никого.

Игорь помолчал немного.

– А родители… с ними что?

Говорить об этом не хотелось. Женя старался не вспоминать, но ответить искренностью на искренность сидящего рядом мужчины было важно. Да и помнил он мало что: белую стенку печи, лужу крови и бледную руку в этой луже.

– Мне было четыре, когда батя мать зарубил топором. Он пьяный домой пришел, что-то ему не понравилось. Его потом посадили, а меня бабушка забрала.

Игорь молчал, ожидая продолжения, и все так же смотрел на Спринтер. Женя поежился, становилось холодно, а он не захватил с собой ничего теплого.

– Потом он вышел и меня забрал. Мы недолго вместе прожили, он умер через два года, я восьмой класс закончил. Меня снова взяла к себе бабушка, но справляться со мной ей было трудно, она уже старенькая была. И она меня сдала в интернат. А потом тоже умерла.

– Дааа, – протянул Игорь, взглянув на Женю. – Не слишком многообещающее было начало.

Радуясь, что в голосе Игоря не слышно жалости, Женя пожал плечами.

– Выжил же как-то.

– Как-то, – повторил Игорь. – Шансов тебе почти не оставили. Ладно, поздно уже, давай собираться. Я тебя довезу.

***

Такие беседы вошли у них в привычку за лето. Женя и сам не заметил, как вся его жизнь сосредоточилась на работе и на таких вот вечерних разговорах с пирожками. Он приходил на мойку рано утром, не к семи, как было оговорено, а к половине седьмого, а то и вовсе к шести, потому что поднимался рано, чтобы не видеть своих соседей и других жильцов общежития. Умывался, одевался и уходил. А возвращался поздно, задерживаясь на работе или просто в каком-нибудь сквере. Случалось и такое, что Женя ночевал на мойке. В углу павильона стояло старое сиденье отечественной легковушки. Неудобное ложе, но гораздо лучше, чем скрипучая железная кровать в комнате общежития.

Потому что здесь было уединение. Бесценное сокровище для того, кто всю жизнь провел в толпе. Интернат был той же общагой. Мечтать об уединении в колонии было просто смешно.

Женя принес в павильон новый плед, купленный в Ашане за двести рублей, скатывал под голову толстовку, укрывался и лежал в темноте, прислушиваясь к гулу машин на улице. И думал о многом.

О том, например, что человек не может всю жизнь прожить один. Как бы ни был он плох и безнадежен, ему нужен кто-то, кто был бы рядом. На кого можно положиться. Рассказать о важном. У Жени никогда таких близких не было: одноклассники давно потерялись, а считать друзьями товарищей по колонии? Они продадут при первой возможности.

Единственным человеком, кто вызывал у Жени безоговорочное доверие, стал Игорь. Игорю было нетрудно сделаться центром всей Жениной жизни. Он был добр, понимал с полуслова, сочувствовал. Он помог с работой, поверил, выслушал. Он знал о Жене больше, чем та же социальная служба, владевшая его личным делом на десятки страниц. Он был в достаточной степени привлекательным мужчиной, чтобы стать центром и эротических фантазий Жени тоже.

В первый раз Женя отдрочил, представляя Игоря своим любовником, в этой самой мойке, свернувшись на неудобном сиденье. Женя никогда не знал ласки, поэтому и представлял себе все сквозь прошлый опыт: жесткие руки Игоря на бедрах крепко держат, чтобы не вырывался, пока сам он берет его сзади. Женя прерывисто дышал, закрывая глаза, сжимал свой стояк и кончал, прикусывая плед – тихо и молча. Молчать было важно, этому его еще в колонии научили: болезненный трах в закутках барака всегда происходил быстро и без лишних слов. Всего лишь возможность выпустить напряжение для зэков. Для Жени – очередное мучение. Потому что дрочить нельзя, нельзя показывать слабость и то, что тебе хорошо, что у тебя встал.