Он поднял брови и, казалось, не понял, о чем идет речь. Затем снова заговорил, обращаясь к своим рукам:

— Мои предки не хуже твоих, и род мой насчитывает несколько столетий. Но сегодня я всего лишь нищий морской разбойник, к тому же без корабля. Король, которому я служил, умер, а новый король не пожалует мне имения, даже если это в его власти. Если бы я был богат и могуществен, я, может быть, и дерзнул бы…

Он не закончил фразы, но она уже догадалась. Торкель был слишком горд, чтобы посвататься к ней, раз теперь он не мог считаться ей ровней. «Час пробуждения». Она попыталась взглянуть на действительность его глазами: он был оскорблен Эадриком, он даже не получил тот выкуп, который пообещал ему Этельред, он вынужден платить дружине из собственного кармана.

— Но когда мы встретились впервые и ты как победитель был вправе диктовать свои условия английскому королю, — упомянула она преднамеренно, — то тогда ты считал меня ровней?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, пока она не заметила, что он глядит мимо нее, куда-то вдаль.

— Тогда — да, — ответил он наконец, — тогда я был тебе ровней! И если бы я был умнее, то захватил бы тебя как добычу победителя, и вернулся бы в Данию с похищенной женщиной, богатым выкупом и большой честью. Стал бы одним из ближайших ярлов короля Свейна, а ты бы смертельно скучала, пока я сражался бы вместе с ним.

Она пропустила мимо ушей его последние слова и тихо ответила:

— Я стоила тебе дорого.

Он отвлекся от своих воспоминаний. И готов был возразить ей, что не надо говорить об этом или так думать. Но так оно и было, несмотря ни на что.

— Никто не может противиться своей судьбе, — сказал он и поднялся.

— Я не собираюсь отказываться ни от чего, что давала мне до сих пор судьба. Может, от чего-то, но только не от тебя. Этот долг нужно оплатить, рано или поздно.

Чтобы не расплакаться, она спросила:

— Что ты думаешь делать, когда в последний раз переправишь меня через Стикс?

— Я не уверен, что мы сразу пересечем Темзу с таким драгоценным грузом, — попытался шутить он. — Завтра мы узнаем, как обстоят дела с осадой этого короля Кнута. Но только после нашего отплытия в Руан я попытаюсь отбить свои корабли у Эадрика и Кнута. Если я совершу это прежде, чем переправлю тебя, то может случиться, что тебе придется поискать себе другого сопровождающего. Никто не может, как уже сказано, противиться своей судьбе.

Она тоже встала и протянула к нему руки. Но он взял ее правую руку и поцеловал ее. Затем поклонился и вышел из комнаты.

Эмма собиралась унизиться до того, чтобы просить его о последней встрече, последнем объятии. Но не успела. Она даже не думала, что он сможет так холодно расстаться с ней. Или он поторопился уйти, чтобы она на этот раз не стала ему «ровней»?

У нее оставалась единственная возможность: когда он будет провожать ее в Руан. Но тогда, наверное, будет слишком поздно…

Черт возьми! «Не противиться своей судьбе», разве именно это так необходимо?

Она схватила маленький кубок, который подарила королю Этельреду перед их первой брачной ночью. Она ходила в его комнату после похорон и забрала его себе, чтобы наследник престола не смог завладеть и этим. Взвесив его на руке, она примерилась, куда бы его швырнуть: ей стало бы легче. Но зеркало было ее собственностью и стоило слишком дорого: его надо будет забрать с собой в Руан.

Она тихо поставила кубок на место и подумала, что можно отдать его Торкелю: это будет ее «обол», плата за переправу через Стикс.

Король Кнут стоял на палубе своего разукрашенного корабля и обозревал берега Темзы. Приливами его относило вверх. Один из его воинов знал, где лежит Гринвич, так как бывал там с королем Свейном. Никогда раньше Кнут не приближался к Лондону так близко; он ведь оставался в лагере возле Гейнсборо, а потом умер его отец, и все пошло прахом.

На этот раз он рассчитывал не только увидеть Лондон: он должен осадить знаменитый город и занять его.

Как красиво здесь было весной и ранним летом. Скоро наступят Дни Черного Креста, ведь на дворе уже май 1016 года. Пожалуй, вокруг Лондона будет не так много людей, идущих крестным ходом со святой водой, потому что Кнут уже приказал своей дружине выступить из Саутгемптона и окружить Лондон. Чем ближе он подходил к Гринвичу, тем яснее видел, что крестьяне в окрестностях Лондона недолго будут праздновать эти дни. Поля лежали невспаханными и незасеянными, куда бы ни падал его взгляд, а сады были порублены и, судя по всему, давно брошены. Многие дома сгорели дотла.