Ульф по-прежнему выказывал свою непритворную радость, не обращая внимания на недовольство короля. Конунг уже зевал, поговаривая, что-де пора бы ложиться спать, но тут Ульфу пришла идея:

— А не сыграть ли нам в шахматы!

Раньше Кнут не мог бы себе представить, чтобы Ульф сам выступил с таким предложением. И из чувства неловкости он не смог отказать, ведь Ульф впервые сам захотел сыграть. Может, дурное настроение и развеется?

И они сели играть. Все шло своим чередом. За то время, что они не виделись, Кнут овладел тем началом партии, которым Ульф научился у посланника из Новгорода, так что момент внезапности оказался исключен. Ульф позволил королю перехватить инициативу и застыл в ожидании.

Ульф наблюдал, удивлялся. Нет, король опять сделал необдуманный шаг! Ладно. Ярл взял слона короля.

— Плохой ход, — пожурил Ульф.

— Да, плохой, — ответил конунг и снял слона со стола. Подержал его в руке, а потом поставил обратно на доску, передвинув фигуру на прежнее место:

— Я собираюсь пойти иначе.

— Но, — помедлил Ульф, — это же против всяких правил?

— Сегодня в силе мои правила, — ответил король.

Ярл вскочил, перевернул шахматную доску и пошел.

— Ты верен себе, король Кнут, — процедил он.

— Как ты сказал? Сбегаешь, жалкий трус?

Повернувшись, Ульф ответил:

— Ты бы убежал еще дальше от реки Хельги, если бы смог. Ты не называл меня жалким трусом, когда я пришел спасать тебя от свеев и норвегов, кусавших тебя, как собаки.

Ульф захлопнул за собой дверь. Кнут посидел, подумал и отправился спать. Это ему следовало бы сделать пораньше.

На следующее утро одеваясь, король сказал своему слуге:

— Пойди к Ульфу ярлу и убей его!

Паж ушел и какое-то время не возвращался. Потом все же явился.

— Ну? Ты убил Ульфа ярла?

— Нет, — ответил паж, — я этого не сделал, ведь он ушел в церковь святого Луки.

Кнут тяжело вздохнул. Потом заглянул в соседнюю комнату. Там еще спал его телохранитель. Хорош телохранитель! Право, сон того стоит, но Ивар до сих пор и не думает вставать!

Ивар Белый, так звали его за цвет волос. Он был норвежцем.

— Ивар, ты слышал, что я приказал своему пажу?

Да, Ивар слышал.

— Теперь пойди ты и убей Ульфа ярла!

Ивар Белый хмыкнул, но пошел. Он уже знал, где искать Ульфа. Ульф стоял на хорах.

— Так, — сказал ему Ивар, — ты все знал и поспешил скрыться в церкви? Неплохо придумано, Ульф, жалкий трус!

Ульф не ответил. Тогда Ивар достал свой меч и быстро рубанул им Ульфу ниже пояса. И Ульф упал замертво. Ивар вернулся в покои короля и показал ему еще не обсохший меч.

— Ты убил ярла?

— Я сделал так, как ты сказал, король Кнут.

— Ты хорошо сделал.

Ужас охватил всех после деяния Кнута. Всех, кто мог смотреть дальше собственного носа. То, что Кнут приказал убить Ульфа, в конце концов, можно было бы и понять, хотя лучше бы он привлек его к суду за предполагаемое предательство. Но ведь Кнут хладнокровно убил ярла в святом месте!

Сначала датские епископы склонились в молчаливом ужасе. Потом начали шептаться об интердикте [51] .

Кнут сразу же посчитал, что должен предотвратить кровную вражду в собственной семье: ведь все-таки убил-то он мужа собственной сестры! И он в качестве небольшой виры [52] за Ульфа отдал Эстрид и Свейну хорошие дворы и кое-какое другое имущество. А церкви святого Луки и ее священникам поспешил сделать пожертвования.

Эстрид была сломлена горем. Не столько из-за себя лично, поскольку Ульф мало заботился о ней как о женщине. Но из-за малыша Свейна; из мальчика, растущего без отца, никогда не выйдет ничего хорошего. Но она взяла на себя заботу о Кнютте, и за это Кнут был ей благодарен.

Он поспешил в Англию. Но вести о случившемся в Роскилле долетели до Англии и до Эммы прежде Кнута. И королева решила встретить короля уже в Гринвиче, одевшись в глубокий траур. Весть об этом была отправлена Кнуту быстроходными кораблями.

— Не знал, что ты так печалишься из-за Ульфа ярла, — съязвил он, не успев даже поздороваться.

На мгновение Эмме пришло в голову, что кто-то наябедничал королю о ее «награде» Ульфу, о которой тот так мечтал. Сама же она не имела ничего против того, чтобы награждать Ульфа вновь и вновь, ведь первый шаг уже был сделан. Да, кое-чего она желала и для себя: Ульф был лакомым кусочком, а его объятия — приятной новостью. Хотя сердце ее и молчало, да и мысли тоже находились по другую сторону Эресунна. Можно было бы представить, что Ульф в припадке словоохотливости сам рассказал все королю. Но это, пожалуй, невероятно; Ульфу явно ни к чему снова вызывать гнев короля. Нет, язвительный тон короля связан скорее всего с заговором против него, в котором Кнут заподозрил Эмму и Ульфа — и не без оснований…