— Потому что я только сейчас увидел, в чем дело, — шипел он. — Я ведь поверил словам Ульфа о том, что Торкель устал возиться со Свейном и собрался податься в Гардарики. А теперь вижу, что все было заварено вами обоими, Ульфом и тобой.

Эмма выдвинула скамеечку и села прямо перед королем. Убрав со стола восковые дощечки и стилосы, она прочно уперлась локтями в столешницу.

— Кнут, я ведь не имею обыкновения лгать тебе…

— Ха!

— … я могу немного обмануть тебя, конечно, но я всегда говорю правду, даже если она обернется против меня; ты должен согласиться с этим, не так ли?

— Когда ты находишь, что игра закончена, да, — тогда ты достаточно умна, чтобы первой оказаться «правдивой». — Король схватил дощечку и принялся царапать на ней.

— И все же я верю; ты знаешь меня довольно хорошо и знаешь также, что я не лгу, когда говорю: о Свейне сыне Альфивы я не имела ни малейшего понятия. Я спрашивала Ульфа, почему Торкель не был на тинге, и он ответил, что ему казалось, будто Торкель был в то время в Новгороде. Я согласна, что в тот момент у меня не было и мысли о судьбе Свейна. Так что я не могу утверждать, что Ульф лгал мне, я вынуждена лишь признаться, что ничего не спрашивала о твоем побочном сыне и что Ульф тоже ничего не говорил о нем.

— Но все знают, как ты любишь Альфиву и моих сыновей от нее, — сыронизировал король, — так что нет ничего удивительного, что никто не решается напомнить тебе… Значит, я должен поверить, что ты никак не связана с затеями Ульфа?

— Ты должен верить, потому что это правда. Я бы никогда не стала помогать вредить Торкелю…

— В этом я верю тебе.

— … ведь я знаю его настолько, что убеждена — он не стал бы добровольно снимать с себя ответственность, если бы не был уверен, что это происходит по твоему приказу. А Торкель знает меня достаточно хорошо, чтобы не передавать твоего незаконного сына в мои руки.

— Но у тебя же оказалось письмо от меня — с печатью и со всем остальным, — поддел ее Кнут.

— Кнут, узнай, что случилось с Торкелем, — попросила она. — Мне кажется, там что-то неладно. Да будет проклят тот день, когда я доверилась Ульфу Торгильссону!

— Аминь, — добавил король. — Вот и еще одно восковое свидетельство о нашем времени.

И пошел поток гневных писем короля Кнута Ульфу ярлу, изредка прерываемый то смиренным, то жестким ответом последнего. Кнут довольно быстро узнал о случившемся с Торкелем и еще раз пообещал отрезать Ульфу уши, как только приедет в Данию.

Но о дальнейшей судьбе Торкеля Кнуту тоже ничего не удалось разузнать. Казалось, никто на всем Севере не знает ничего, кроме все того же: Торкель исчез из Ледде, взяв с собой лишь один корабль, да и тот без команды.

И вот новое, вернее, обновленное послание Ульфу: за это Кнут ему точно уши отрежет; да, Ульфа действительно сочли виновным в исчезновении Торкеля.

Что же до избрания короля, то Ульф обвинил во всем Эмму, мол, она обманула его. В то же время напомнив Его Величеству о том, что сам Кнут сказал перед тем, как Ульф оставил Англию.

Бесцеремонное требование короля вернуться в Англию, ярл смиренно отклонил. Уж лучше ему подождать, когда утихнет гнев его царственного шурина, поскольку ему хотелось бы сохранить свои уши. Но более важной причиной отказа приехать стало то обстоятельство, что шведский конунг в союзе с норвежским занялись грабежом на датской земле, и Ульфу приходится противостоять им.

Кнут знал: последнее — правда. Его наблюдатели могли рассказать о крупных скоплениях шведских и норвежских воинов. И цель у них могла быть лишь одна.

Пока был жив Олав Шведский, Кнут питал надежду, что родственные связи и набожность шведского конунга воспрепятствую постоянному союзу между Швецией и Норвегией. Но сейчас Олав отправился к праотцам. Его место занял Энунд Якоб, явно хороший друг своему норвежскому свояку. Надежды Кнута, что Олав Харальдссон обломает себе рога, что-то не осуществлялись. Во всяком случае, время тянулось слишком медленно — или слишком быстро, смотря для кого. Не может же Кнут терпеть целую вечность, что им унаследованная Норвегия находится в незаконном владении.

И Кнут вооружил всех, кого мог. Ему трудно было убедить англичан отправиться мстить «королю» Олаву, и поэтому он был вынужден вербовать соотечественников и других норманнов. Флот Торкеля как раз был бы кстати, но Ульф либо разогнал его, либо унизил тех, кто остался под командованием датчан.

Какую позицию занимал датский флот и войско в надвигающейся войне, Кнут не мог понять. Ульф хромал на обе ноги. То он вел горячие речи о мирном соглашении с «братскими народами», то говорил, что больше боится английского короля, чем двух других, вместе взятых, ведь Кнут всерьез настроен против него из-за историй с Хардекнутом, из-за Свейна, сына наложницы» а также из-за Торкеля.