— Где и как погибнет король, играет не особенно большую роль, — вздохнула она. — Его господство все равно падет — как это случилось с Кнутом. Представь только, что я стала бы править после смерти Кнута! Так бы все дальше и шло, как при нем, и страну бы не раздирали распри. К тому же борьба идет за малолеток! Кнютте восемнадцать лет, этому Харальду столько же. Вильгельму в Нормандии нети десяти. Видные полководцы!

— Но ведь Кнут был даже моложе Кнютте, когда умер король Свейн?

— Но Кнут был гений!

— Конечно, конечно! — простонал Стиганд. — Но зачем говорить о королях, когда ты так восхитительно ласкаешь меня?

— Это письмо о рождении Беатрисы заставило меня впасть в старые грехи, — ответила Эмма. — И обычно это ты так ласкаешь меня, что я почти забываю, как меня зовут.

«Утешитель» был опять полностью готов. Быстро облизав его, она взобралась сверху, как взбиралась на Торкеяя той ночью в своем покое в Руане…

Сейчас ей нельзя думать о Торкеле — да и не надо. Стиганд на двадцать лет ее младше. Уже чудо, что он хочет обладать ею как женщиной. Но он заверял, что в его глазах и желаниях она молода, как будто «молода» — это похвала. У нее нет оснований не верить ему.

Они убежали в Бошем разными путями, чтобы любить друг друга в тишине и покое. Никто не знал, где Эмма, кроме матушки Эдит. Они рассчитывали, что сбегут на одну ночь, да еще два дня пути. Эмме было рискованно покидать Винчестер на больший срок.

Стиганд уснул; два соединения подряд утомили даже его молодое тело. Она лежала и смотрела на него. Конечно, это безумие. Но прекрасное безумие, пока оно длится. Он молод, горд и честолюбив, силен, статен и полон жизни. Больше она ничего о нем не знала. То, что он год проучился в Риме, она заметила, он сведущ и знает жизнь так, как иной раз священники его лет не знают. Если она вообще что-то знала о священниках его лет. Она стала сомневаться.

Некоторые из тех, кто слышал угрозу Эммы призвать своего сына Альфреда, призадумались. Ее противниками в Уэссексе окружение Альф ивы была несправедливо названо «датской» партией. Правдой было то, что сторонники Харальда сына Альфивы в первую очередь были из старого Данелага и из Лондона, где постоянно живущие там дружинники и купцы датского происхождения составляли большинство. Но они не были датчанами в том смысле, что хотели какой-либо унии с Данией; в таком случае они бы поддержали Хардекнута.

Естественно, они считали себя англичанами и таковыми и хотели пребывать!

Но сторонники Эммы в Уэссексе могли противопоставить «настоящего англичанина» их Харальду. Претендент на трон, который был не просто королевским сыном, а прямым потомком по нисходящей линии легендарного уэссекского короля Альфреда Великого. В довершении ко всему он тоже зовется Альфредом. У него есть брат с почти таким же звонким английским именем Эдвард. Но он монах и вне игры.

Что такое сын короля от наложницы против Альфреда Великого?

Каким-то образом надо было бы обезвредить этого сына короля. Или, по крайней мере, обезопасить себя от него.

Когда эти планы созрели, ими поделились с Альфивой и Харальдом. Те пришли от них восторг.

И было составлено письмо, которое отправили в Нормандию:

«Эмма, только называющаяся королевой, посылает своим сыновьям Эдварду и Альфреду свое материнское приветствие. Пока мы, дорогие сыновья, в разлуке с вами печалимся о смерти господина нашего короля и пока вы день за днем лишаетесь того королевства, что оставлено вам в наследство, я все же хотела бы знать, что вы думаете делать, зная, что отсрочка вашего приезда сюда влечет за собой то, что грабитель, который приобрел господствующую власть, с каждым днем все больше укрепляет свое положение. Он все время разъезжает по деревням и городам и ищет дружбы местной знати подарками, угрозами и мольбами; но они больше хотят, чтобы один из вас был их королем и не желают быть под тем человеком, который теперь ими правит.

Поэтому я прошу, чтобы кто-то один из вас поскорее приехал ко мне, чтобы получить от меня полезный совет и узнать, каким образом осуществить то, что я желаю. Пошлите мне с подателем сего письма сообщение о том, что вы предполагаете делать.

Живите хорошо, самые дорогие моему сердцу».

Эдвард и Альфред прочли это письмо с некоторым удивлением.

Они иногда годами не получали писем, а если и получали, то обычно короткие поздравления с праздниками и памятными днями.

— Наверное, от смерти Кнута Датского у старушки помутилось сознание, — засмеялся Альфред, — если она даже вспомнила, что у нее за границей есть сыновья, которые, возможно, претендуют на трон покойного.

— Да, — сказал Эдвард, — должно быть, не так уж нелепы слухи о том, что у этого нашего младшего сводного брата в Дании нет никакого желания стать королем Англии. У меня его тоже нет, если дела обстоят именно так. Так что зачем я поеду навещать королеву именно сейчас, если я никогда не делал этого раньше? К тому же мы «изгнаны» из Англии, и у нас могут быть неприятности.

— О, это было так давно, что, наверное, все об этом позабыли. Никакой особой опасности быть не может. Я ничего не имел бы против небольшого путешествия. Было бы интересно посмотреть на новые порядки матери в Вульфсее, о которых она так много хвасталась. Чтобы там ни было, а это дом нашего детства, каким бы далеким он ни казался…