Во второй раз вдова. Даже в третий, если все обстоит так, как она думала, и Торкель погиб. Если она пошла в мать, она сможет прожить еще лет тридцать и больше. Без мужа?

Она все еще может завлечь мужчину. Это она поняла в Бамберге! Это была свадьба ее дочери, но вокруг матери невесты увивалось много мужчин. И хочется думать, в отличие от невесты, ее приглашали короли и герцоги. Естественно, она была польщена, но восприняла их так, как они того заслуживают.

Но что было хуже для вдовы, она еще могла захотеть мужчину и чувствовала, как ее лоно увлажняется от желания. Кнут как любовник не был хуже оттого, что время от времени бегал к Альфиве. Наоборот, казалось, тем сильнее он желал ее и нежнее относился к ней, когда возвращался. Казалось, его хватает на них двоих. Вопреки своему ожиданию, власть ее над Кнутом не становилась больше, когда Альфива была в Норвегии. По крайней мере, как над человеком и другом. С годами он обрел больший душевный покой и искал ее советов, может быть, особенно в делах церковных. Но как мужчина он приходил к ней все реже и реже, между тем как ее вожделение, казалось, только росло с годами.

К тому же Кнут очень много находился в разъездах.

Конечно, она могла завести себе любовника. Но трудность заключалась в том, что большинство окружавших ее мужчин были священниками или монахами или собирались стать ими. На некоторых она, во всяком случае, могла смотреть и мечтать. Как на Эдсиге, придворного священника Кнута, сильного и хорошо сложенного мужчину. Но от него не поступало никаких предложений. И прямо перед смертью Кнут назначил Эдсиге епископом Кентским и викарием пожилого архиепископа Этельнота Кентерберийского. Она видела его редко.

В канцелярии, которую Кнут набирал из секретарей различных степеней, служил также молодой священник, который все больше искал ее общества. Вначале она приняла его за самого обычного жаждущего карьеры ученого, который смотрел на нее как на способ быстро выдвинуться и хотел ее поддержки. Но это было не только так. Его звали Стиганд. Кнут сделал его священником в маленькой церкви в Ашингдоне, которую построили по приказанию короля и о которой так много говорили, поскольку была построена из камня посреди леса. Вскоре Стиганд позаботился о том, чтобы стать придворным капелланом, и всего неделю тому назад утверждал, что его самое горячее желание — стать собственным духовником королевы.

Говорят ли такое прямо королеве? Да, если ты Стиганд! Казалось, он не знает страха, сознает свою способность нравиться и расставлять слова по нужным местам. И он был красив, глаз на нем отдыхал.

Вот мужчина, который делал ей «предложения»! Ей оставалось лишь заметить их. Но он был безбожно молод по сравнению с ней. И вероятно, она только внушила себе, что он видит в ней нечто большее, чем королеву.

Хотя ей же нужен новый капеллан…

Она быстро перекрестилась. Нелепые мысли для вдовы, у которой покойник в доме. Но он был мертв, а она будет жить, жить дальше — как бы там ни было. Потеря его как мужчины была, несмотря ни на что, самой малой; она еще даже не осмеливалась попытаться оценить, что она вообще потеряла.

Годвин, ярл Уэссекса и правая рука короля Кнута, был человек многосторонний. Уже во время первого похода Кнута он отличился благодаря своей отваге, и его большой заслугой было то, что флот сохранил свою боевую мощь и после кончины Торкеля и Ульфа.

Но прежде всего Годвин был искусным государственным деятелем, ловким и изобретательным. В делах он был умен и настойчив. Как человек почти скупой, он не раздавал много милостыни, хотя владел огромными богатствами. Большая часть Суссекса находилась в его руках. В Эрунделе и Брэмбере у него были укрепленные замки. Но почти все время он проводил в Уолтоне, к западу от Чичестера, окруженного глубоким рвом. Свои корабли и лодки он держал в расположенном рядом Бошеме.

В Бошеме охотно бывал и король Кнут, и в основном там-то Эмма и узнала Годвина. Конечно, они много общались в Винчестере, особенно тогда, когда король находился за границей и Годвин фактически правил Англией. Но близкими друзьями они не стали. Конечно, она видела его возможности. Но уже с самого начала сравнивала его с Эадриком Стреоной, что омрачало его образ. Сравнение было несправедливым, это она понимала. И все же оно напрашивалось. Хотя сходство и не такое заметное, но ведь Годвин фактически родственник Стреоны. Кнуту, однако, никогда не приходилось быть обманутым Годвином, и, наверное, в расчет принималось именно это. Личные чувства Эммы должны были отступить на второй план.

В новый год Годвин неожиданно разыскал Эмму. Он рассказал, что другие ярлы и часть членов Витана требуют от него, чтобы вопрос о короле был решен быстро. Годвин попытался отложить вопрос, в надежде, что Хардекнут наконец приедет в Англию. Но больше тянуть было нельзя. Леофрик, граф Мерсии, грозился созвать совещание Витана без Годвина. Собственное положение Годвина было таковым, что он вряд ли бы мог не согласиться, наместником он стал только с согласия Эммы, и его могли обвинить в самоуправстве, если бы он еще тянул с решением формальных проблем после кончины короля. Итак, Годвин должен был прибыть на встречу в Оксфорд в течение четырнадцати дней.

— Я поеду с тобой! — заявила Эмма.

— Я думаю, это глупо, — возразил Годвин.

— Почему? Витан поклялся, что если у нас с Кнутом будет сын, он станет обладателем короны Англии. А теперь у нас есть такой наследник. Совету следует напомнить о его клятвах. То, что Леофрик ярл спешит, наводит меня на подозрение, что он не считает себя связанным решениями, под которыми он сам не подписывался.

Годвин вздохнул.

— Совет, наверное, обидится, если тыкать ему в нос то, что он и так знает, — ответил он. — И тогда второе заблуждение может оказаться хуже предыдущего.