Нет, Эмме это неизвестно. И Эдит поведала, что король Эдгар, отец нынешнего короля, весьма плотно занимался монахинями. Одна из оных родила ему дочь, и этот плод любви был — святая Эдит.

Эмма тихонько присвистнула.

— Так это было совсем недавно?

— Ну да — она умерла менее двадцати лет тому назад. Аббатисой в Уилтоне. Так что королева может убедиться, что святым тут у нас сделаться недолго. То же можно сказать и о кровном брате Эдит, Эдварде, негодяе, убитом у порога своей мачехи. Теперь у его могилы в Шафтсбери творятся знамения и чудеса. Но простите меня — я говорю о веревке в доме повешенного. Овца беспамятная…

Эмма рассмеялась, ответив, что ее это ничуть не задевает.

— Отвечу, как один старик, который, овдовев, говорил в ответ на соболезнования: «Да бросьте вы, я ей даже не родственник!»

Эмма радовалась, что теперь ей будет с кем поговорить. Адель, привезенная из Руана, оказалась настолько переполнена значительностью нового Эмминого статуса, что в наперсницы уже не годилась, к тому же француженка не знала Англии, да и не стремилась узнать. Гуннхильд под каким-то благовидным предлогом удалили от Эммы и держали под почетным домашним арестом в одной из башен королевского замка Ройал-Касл. Грустно, но что поделаешь? Эмма время от времени могла теперь видеться с Гуннхильд, но всегда под надзором, понять смысл коего казалось невозможно: ни один из надзирателей не знал языка, на котором беседовали подруги.

Да, Ройал-Касл: вот еще одна достопримечательность Винчестера. «Королевский замок» высился на другом конце города, сжатым кулаком вздымался он над юго-западной стеной, но никто из королевской семьи там не жил. Оттуда Англией правили. Там король принимал иностранных послов. Там же размещали гостей, а подчас и пленников; некоторых позже запирали в тесные камеры подземелья, откуда уже не выпускали. Сквозь оконца над самой мостовой доносились их стоны, и милосердные прохожие время от времени опускали туда кое-что из еды.

Замок кишмя кишел служивыми людьми, просителями, сборщиками податей, королевскими советниками и льстецами, истцами и ответчиками на самых разных языках — всеми теми, кому и положено обретаться в подобном месте. Там помещался также и главный королевский архивариус, которого Эмма довела до тихого помешательства бесчисленными вопросами о самых разных документах. Тут королева обходилась без помощи Эдит, используя собственную власть, доставшуюся ей по праву рождения и брака. В таких случаях Эдит лишь намекала государыне, на что именно следует обратить внимание.

Однажды, когда, пробравшись через завалы в тесной архивной каморке, Эмма стояла на корточках, перелистывая лежащие на полу фолианты, она услыхала, как кто-то вошел и запер за собой дверь. Скорее раздраженно, нежели испуганно она оглянулась: позади нее стоял король. Не говоря ни слова, он задрал ей тунику, заголив спину и бедра, пару раз погладил и немедля овладел ею. После чего одернул тунику и покинул каморку, не сказав ни слова.

Так и вышло: когда человек и вправду захочет, он найдет местечко и в переполненном замке!

Покуда королевское семя стекало по ее ногам и Эмма подумывала, уж не обтереть ли его каким-нибудь столетней давности документом, в душе ее противоборствовали протест и ощущение, что переживание оказалось все же скорее приятным. Не так, как в тот первый раз, корда она соблазнила Его Величество. Тогда ее распалил его полный вожделения взгляд. Ей не понадобилось самой готовиться, прибегая к присоветованным Гуннор уловкам, и о девственности, утраты которой Эмма особенно опасалась, она вспомнила уже задним числом. И в следующие разы она тоже оказывалась готова — или успевала подготовиться: королю явно понравилось ее сокровище, и он приходил еще и еще или призывал ее к себе.

А на этот раз ее застали врасплох. Стоя на четвереньках, задыхаясь под собственными юбками, она даже не имела возможности дотронуться до собственного лона. Но хватило и торопливых ласк короля: его естество причинило ей боль, но боль длилась недолго. Значит, ее лоно отзывчиво — и это хорошо.

Но оставалось чувство унижения. Ни одного ласкового слова — ни до, ни после. Желал ли он продемонстрировать свою власть над нею? С тем же основанием можно сказать, что это у нее самой такая власть над королем, которой тот не в силах противиться. Тогда, возможно, его действия объясняются желанием наказать ее за эту власть?

Опустошенная и неудовлетворенная, она попыталась довершить недовершенное за него, но не сумела.

Но вот охота к знаниям на сей раз пропала.

Она поднялась, чтобы побрести домой на Вульфсей, не особенно печалясь о своих юбках, с многочисленными пятнами. Чтобы прояснить свой ум и попытаться наполнить его более светлыми мыслями, она ускользнула по улице святого Свитуна из городских стен, свернула в проулок вдоль западной монастырской стены и остановилась. Перед нею предстал кафедральный собор во всем своем великолепии. Не то, чтобы он был отсюда хорошо виден, но «видение» тут не главное. Подымаясь то на холм, то на крепостные стены, с разных сторон вбирала она в себя излучаемую им красоту. И вот вся эта красота вошла в ее душу, так что, даже зажмурясь, можно было как бы листать и перелистывать запечатленные образы. Лучше всего собор смотрелся с холма Кадер-Рин: словно гигантская наседка, окруженная множеством маленьких цыплят. Что чувствовали жители города, стоя перед этой громадой дикого камня и мрамора, обитатели деревянных лачуг, в лучшем случае обмазанных глиной? Наверняка то же, что и она сама, привычная к замкам и дворцам: собственную малость, но не унизительную, а возвышающую, исполняющую упованием.