Слово «бренд», введенное в театральный обиход наивно-нахальным Житинкиным («Житинкин – это сегодня бренд!» – сказал он), помогло передохнуть и начать разбираться со спектаклем «Московский хор». В данном случае имя Додина тоже оказалось брендом, который заставил всех смотреть на сцену иначе, чем, если бы это был некий безвестный провинциальный театр и только один, никому не известный режиссер Игорь Коняев. Уверена, что в том случае все бы на спектакле отыгрались по первое число: раздолбали бы за традиционализм, натурализм и даже провинциальность. А тут – вроде как видели шедевр.

Вышла запоздалая конъюнктура (теперь-то к чему разоблачать? скучно, нелепо) и фальшивая слезливая лирика (плач Ярославны над страной). А надо было бы увидеть конкретного человека, «перееханного» конкретным временем, как катком, а не карикатурить все советское человечество. И увидеть не уродов, а людей, достойных полноценного внимания. Это не патриотический призыв – пожалеть, это просьба об объемной картине, о помиловании этих людей, которых время сделало моральными инвалидами.

1 акт, когда надо попросту многое рассказать и объяснить, что произошло до начала пьесы, наметить запутанные родственные отношения героев – затянутая экспозиция. Поскольку это все-таки психологический театр, я вправе задать вопрос о мотивации поступков, про движение мысли и чувства. Но характеры полноценные не складываются.

Хороший внешний образ сцены. Пространство, замусоренное вещами и тряпками (хотя см. коммунальные разборки с Н. Корниенко (советская и российская актриса театра и кино) и Гердтом (советский и российский актёр театра и кино,1916–1996) в «Место встречи изменить нельзя» – и увидишь разницу). Живут, скученно. Но квартира, в которой, как в теремке, все спасаются от потопа, расплывается не вширь, а громоздится вверх. Забытовленный, средне-психологический спектакль, несколько персонажей говорят с акцентами, но тоже приблизительными – еврейским, татарским, оканьем. Хотя есть замечательные детали. Хорошо, когда хор идет сквозь спектакль и квартиру. Стул стоит на столе все время, и никто его не замечает, так и едят. Так и живут, через стол, влезая на кровать на втором этаже. Коляска стоит чуть ли не на чердаке.

Устаревший театральный язык, актеры накручивают эмоции чисто технически. В первом акте все почти истерят и рыдают. Во втором – делают своих героев похожими на карикатуры. Особенно Люба – безлюбая девушка-старушка, комсомолка-пенсионерка и Анна Петровна – по-мужски тяжелая фигура, натруженная походка, мужские ботинки, волосы, зачесанные простенькой гребенкой. И в советские времена были такого типа герои. В кино, например, Спиридонова – Демидова (фильм «Шестое июля», 1968, режиссер Ю. Карасик): фанатизм, за которым четко обозначенный характер, вызывающий и ужас, и жалость, и сострадание. Здесь все-таки только карикатура. Они не вызывают ни сочувствия, ни печали, ни жалости, а должны бы. Хотя бы потому, что так жили наши родители, бабушки-дедушки. Они вызывают брезгливость, раздражение, желание от них отгородиться.

Т. Щуко, говорят, играет гениально. А что же она играет? У нее яркая фактура, благородное лицо, живописная старческая худоба. Характер старухи – исторический тип! – абсолютно не ясен. В каждой сцене – новая «печка», т. е. игра «кусочками». То она вредная свекровь, то благородных кровей бабка, то квочка для сына, то оскорбленная матрона, то просто бестактная, вредная старуха, то добрая, то ссорящая детей и родственников, то примиряющая. Все бы это можно было соединить в один мощный характер, воспитанный страной советов, плоть от плоти ее «перекосов», если бы были ясны мотивы поступков и сверхзадача роли. Актриса катастрофически непоследовательна – но почему? Чем это определяется? Личностью, временем, обстоятельствами? Умная героиня или глупая? Хитрая или простодушная? Все «плавает». И человечески эта душераздирающая история не волнует, не душит слезами. А, должна бы.

«Горбатая гора» Энга Ли (Фильм о любовной связи двух ковбоев, который считается «первым в истории кино гей-вестерном». В основу сценария лёг одноимённый рассказ писательницы Энни Пру).

Хит Леджер (австралийский актер, 1979–2008), недавно погибший, был, видимо, очень хорошим актером. Напоминает Стива Мак Куина (американский киноактер, мотогонщик, 1930–1980). Леджеру было лет 26, когда он снимался в «Горе», а сыграл в финале 40-летнего человека и гомосексуалиста поневоле (60-е годы, они еще мучаются совестью). Довольно убедительно, психологически насыщенно, трогательно. Но для «Оскара», в общем, ничего великого. Грамотная мастерская картина, которую, как сказала Даша, не могли же завалить, чтобы не прослыть гомофобами. Может, и так.

Самое тупое – перед фильмом по СТС (канал для домохозяек, они сами о себе так говорят), который по ночам иногда изображает из себя интеллектуала, выступали «гламурные» звезды, типа К. Собчак (российская теле – и радиоведущая, журналист, актриса, общественный деятель), Н. Ускова (главный редактор российской версии американского журнала GQ), Т. Канделаки (российская журналистка, телеведущая, продюсер и общественный деятель), Е. Двигубской (российская киноактриса, сценаристка, писательница и режиссёр), т. е. среднее звено по IQ, и говорили о фильме. В их переложении – это «фильм о свободе быть собой», и вот жизнь прожили зря, потому что сопротивлялись естеству (т. е. гомосексуализму), а надо было быть…

Фильм гораздо тоньше и драматичнее и фрейдистее их текстов, которыми они мне подпортили просмотр.

3 июня

Умер Г. Романов (первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, 1923–2008), гроза и ненависть всей питерской интеллигенции. Полгода назад, в его 85-летие, по ТВ в репортажах идет почти реабилитация. Все слухи – неправда, он хорошо держал город, злодей Ю. Андропов (бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС) распускал про него слухи из ревности, чтобы нейтрализовать. И самое смешное – первая телеграмма с соболезнованиями пришла от В. Матвиенко (бывший губернатор Санкт-Петербурга, ныне государственный деятель), и показали хронику советских времен, когда эта дамочка (тогда девочка-комсомолочка-припевочка) сидит рядом с ним, а потом принимает рапорт каких-то пионЭров. Ничего не меняется, все, кто был при деле тогда, и сейчас на вахте.