Шрифт:
– Я не знаю вас… Вы не знаете меня… Но, может быть, наша встреча не случайна. Может быть, именно я должен открыть вам глаза!
Иннокентий вдруг распахнул веки и почему-то уставился на щурящегося от заходящего солнца мистера О’Рейли. Тот вздрогнул. Толпа притихла, плотоядно поглядывая на оратора. К счастью, пришелец не обратил на это внимания. Он вдруг разглядел в злобной толпе что-то необычное. Лицо девушки. Она, как полагается в подобных историях, обладала неземной красотой, но речь сейчас о другом. У нее на лице была эмоция, которую не испытывал, наверное, никогда ни один житель Далсвиля. Страх – но не за себя. Незнакомка боялась за него – Иннокентия. Парень почувствовал, что стало хоть чуть-чуть спокойней. Он снова ушел в себя (раз уж уйти со сцены, да еще и живым, у него все равно бы не получилось). Иннокентий пытался придумать или хотя бы вспомнить какую-нибудь наиболее проникновенную речь. Из какой-нибудь книги. Или фильма. Что может впечатлить этих бездушных «ковбоев»?
– Оглянитесь!
Жители подозрительно огляделись, ожидая подвоха, а мистер О’Рейли, чем-то похожий на располневшего Табакова, слегка вжал голову в плечи. Иннокентий машинально продолжил.
– Оглянитесь вокруг, сэры. И вы увидите мир…
Толпа настороженно замерла. Трактирщица Билл хотела было возмутиться, но посмотрела на вдохновенную фигуру пришельца, и быстро растаяла.
– …который несовершенен…
Пьяный Джо шумно выдохнул, Большой Стэн, кривляясь, закатил глаза и зевнул. Лишь старый пастор, казалось, слегка заинтересовался.
– …страну, которая заблудилась.
Человек-гусеница Марлон печально посмотрел на человека-пьяницу. Тот пустил горькую сорокоградусную слезу.
– Кровь… – ударил голос Иннокентия по облизнувшемуся мистеру О’Рейли.
– Порок… – затронул лирический баритон неведомые доселе струнки в душе леди Билл.
– И алчность… – попал обличающий глас в глаз к икнувшему шерифу – к сожалению, только метафорически.
– …разъединяют нас. Мы дошли до предела, за которым пропасть и вечный мрак.
Каждое слово лупило жителей Далсвиля по самым больным местам. Клянусь, под грязью, яростью и болью впервые за много лет стали проявляться пусть не всегда человеческие, но вполне гуманистические морды. Жители неуверенно заерзали, смущенно глядя друг на друга. Казалось, еще чуть-чуть, и эта дикая урла всей кодлой ломанется в монастырь, лишь памятник сперва поставит одному нечаянному проповеднику!
Вот только тот все никак не мог остановиться. Хотя и приблизительно помнил, к чему все идет. Перефразируя классика, скажу, что впереди маячил даже не финский нож, а свет новой религии, а следовательно, неизбежный костер…
– Но…
Далсвильцы с надеждой потянулись к Иннокентию. Даже осужденные, кажется, забыли о своем нелегком положении.
– …выход есть.
Леди Билл, не удержавшись, всхлипнула от избытка чувств. Пьяный Джо в очередной раз шумно вздохнул. Пастор обрадованно огляделся.
– Да-да, я это понял… Иннокентия все несло и несло.
– …в тот незабываемый вечер, когда попал на бульвар Капуцинов на сеанс к Люмьерам…
Кажется, остановиться надо было пару предложений назад. Жители начали недоуменно переглядываться.
– …Синематограф!
Все застыли. Вот не надо. Не надо было пугать свору душегубов таким страшным заклинанием. Старый пастор расстроенно закрыл лицо рукой. Ну не любят тут фанатиков каких-то новых религий.
– …Вот тот мессия, который способен изменить все. Он сделает нас чище, лучше. И вот ради этого я готов принести в жертву все. Даже собственную жизнь…
Наконец, Иннокентий замолчал. И даже заставил себя приоткрыть глаза. Сказочная девушка куда-то пропала. Да была ли она вообще? Слегка пришибленный загадочной речью шериф озадаченно вперил взгляд в тщедушного умалишенного.
– Вот тебе, змеюка, последний день… Нет, приятель, как скажешь, но извини, мы тебя не повесим…
– Правда? – не веря своему счастью, выдавил пришелец.
– А то. Мы тебя сожжем – на всякий случай. А ну, ату его!
Иннокентий как-то резко осунулся, поскучнел – проще говоря, сполз в спасительный обморок. Разочарованная было толпа радостно загудела. Потом завизжала. Потом завыла. Упс!
Все резко стихли. Большой Стэн оттянул пальцем ухо и закрыл глаза, чтобы лучше слышать. Потом закрыл уши и уставился куда-то вдаль, надеясь увидеть источник звука. Отдаленный шум повторился. Ну конечно, это завывала вовсе не толпа…
Мы же совсем забыли про Джона Дабл-ю Смита! Нет, выл, конечно, не он, но…
Дело в том, что ковбой твердо вознамерился помешать шерифу довести до печального конца традиционное развлечение и жизни его участников. Уж слишком интересные вещи вертелись вокруг этого малахольного Иннокентия. Правда, в одиночку выскакивать на площадь верхом на боевой корове, расшвыривая праздных зевак и паля во все стороны, было как-то… слишком самоубийственно. Даже для опытного в самоубийственных предприятиях Джона Даблю Смита. Поэтому ковбой, столько лет охотившийся на разнообразную нечисть, повел себя максимально неожиданно. Он произвел обряд призыва. Для этого потребовались сущие пустяки: котел, мел, свечи, пара флаконов желчи жаждущей любви старой девственницы, бутылочка крови и мозговой жидкости тоскующего по жизни гуля, слюнная железа банкира и – для остроты – щепотка соли. Ладно, щучу, конечно. Соль не требовалась – только прах первого депутата Дикого Запада. Все это, естественно, легко можно было найти в ближайшей аптекарской лавке. Ах да, еще нужна была вещь, дорогая как можно более жадному человеку. Тут долго думать не надо было. Надо было быстренько вломиться в дом к шерифу, пока его нет. Что Джон и сделал, нагло сперев счастливую монетку главного хапуги. Один безмозглый охранник, правда, хотел помешать ковбою, и даже незаметно подобрался ему за спину, но каким-то чудесным образом запнулся о половник и размозжил свою гнилую голову. Так что сам собой решился вопрос с жидкостями гуля.