Шрифт:
Прошел слух, что через Троицкие ворота входит новгородское ополчение.
– А велико ль?
– Тысячей пятнадцать, а может, боле того. Иван Васильев Посадник привел, да с ним сын, да Фома крестный…
– Косой?
– Ага. Да Дмитрий Завережский, да Миша Поновляев, да Юрий Хромой, да…
– Может, туда пойдем глядеть?
– А чего? Сейчас тверичей глядеть будем.
Когда ополчения вступали в московские слободы, шаг их твердел, веселел. Ополченцы поднимали над остриями копий священные холсты знамен.
Тяжело раскрылись на древках расшитые золотом тверские знамена, много раз ходившие супротив Москвы.
– Неужто сам Михайло ведет?
– Не. Михайло сухожильный, этот покоренастей.
– Да и млаже, видать.
– То Холмский князь Иван, Михайлин племяш. Его мы тоже бивали. Не чаяли в Москве встречать.
И народ с неодобрением глядел: в руках тверичей – рогатины:
– На медведей, что ль?
Топоры:
– По дрова, что ль?
Сулицы да ослопы – от такого оружия Дмитрий уже отучил Москву.
– Тяжело да неповоротливо. Не тое ныне время!
– А конь-то белой. Смекай: от великого, мол, князя Тверского!
На Дмитриевом крыльце Холмского встретили московские бояре. На верху крыльца его обнял Боброк.
– Государь Дмитрий Иванович в Троице. Мне велел тебя потчевать.
– Не в гости прибыли, княже.
– Доброе слово, Иван Всеволодович. Государь Михаил Александрович здоров ли?
Это он, Боброк-то, интересуется, столько раз водивший московские рати на Тверь!
– Благодарствую, княже, здоров, и поклон шлет, и велел сказать: молит господа о ниспослании победы воинству нашему.
Холмский, едучи в Москву, сомневался: достойно ли, не с подручными ль наравне примет его Дмитрий. Между Михаилом Тверским и Дмитрием Московским был уговор о совместных походах на татар. Уговор-то уговором, а честь честью. Но встретили с честью, и Холмский спешил скрыть свои опасенья, спешил смешаться с другими князьями, опередившими его.
"Дмитрий сам бы вышел, если б случился в Москве. Прибыли не прежде подручных – тоже хорошо: не честь Твери прибыть прежде Можая".
К вечеру возвратился Дмитрий. Еще с дороги, видя дымы над стенами Кремля, сказал:
– Собираются!
И плечи распрямились, голова поднялась, уверенно проехал мост и под радостные клики среди толпившихся по улицам воинов еле пробрался к своему двору. А из воинов каждому не терпелось взглянуть, каков он, который поведет их к победе.
Днем позже подоспели Белозерские полки. С ними пришел князь Федор Романович с сыном Иваном. Москве понравилось их вооружение – чистое, оно отражало небесную синеву, из-под стальных варяжских либо свейских кольчуг белела холстина рубах, расшитых голубыми разводами. Было много среди белозеров рослых, широкоплечих детин. Волосы их были нежны, словно соломенные, а бороды русы и курчавы, и казалось, что это озерная пена заплелась в завитках бород. Отцы их хаживали на Варяжское море, бились со шведами, привозили своим женам отбитые в боях аглицкие и свейские наряды.
Деды их заселяли север, без остатка истребляя врагов, а захваченных женщин брали ласково; из них выходили горячие жены, и народились от тех жен добрые молодцы с широкими плечами, с зеленым огнем в глазах.
Князь Федор остановил свое войско, оглядел его, одобрил и повел в Боровицкие ворота. А в Никольские тем временем входили собранные монастырями воинства монахов и монастырских крестьян.
Передав своим боярам заботу о белозерах, Федор поехал на княжой двор.
На дворе Федора встретили московские воеводы и пошли с ним ко крыльцу.
Федор пошел, чуть сутулясь, вверх по лестнице, покрытый белым плащом на красном подкладе с широкой каймой по краям, в синих сапогах, в синей высокой шапке. Сын, отставая от отца на две ступеньки, тоже слегка сутулясь, поднимался с ним.
На середине лестницы Федора встретили бояре и, вернувшись, пошли впереди наверх. В передних сенях Белозерских встретили князья Тарусские и Боброк.
Один из Тарусских заговорил с Федором по-гречески, но седой Федор, любивший греческую речь, отвечал по-русски, и отвечал строго: не время, мол, княже. Ноне время русское.
Боброк ввел северян в комнату. Дмитрий стоял, широко раскрыв руки, и Федор крепко обнял Дмитрия.
– Вот он! Настал час!
– Настал, княже.
Дмитрий повернулся к молодому Ивану:
– А о тебе небось там девушки слезы льют?
– Не без того! – улыбнулся за сына Федор. – Прибудет воды в Беле-Озере к нашему возвращенью.
В иное время Холмский обиделся бы, что Белозерского почтили тремя встречами, ведь Белозерск прикуплен к Москве еще Калитой. Но за время, проведенное среди московских стен, Холмский забыл о тверской спеси. Да и к тому же родня вся за Дмитрием; чего ж Холмскому-то отбиваться, не русский, что ль? А что прежде дрались – на то было иное время.