— У Крамера, — Биркнер так и подпрыгнул. — Вы не ошибаетесь?

— Да нет же. То, что я вам говорю, я перепроверил несколько раз. У нас, знаете ли, есть своя хорошо налаженная служба информации. Редко подводит.

— У кого это — у нас?

— У Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме. Однако самое интересное впереди. Я встретил одного из своих довоенных школьных коллегии он сказал мне, что видел Майера, который сидел в машине рядом со своим сыном. Он случайно увидел остановившуюся машину, когда переходил улицу. Он же мне рассказал, что его зять, бывший сотрудник Майера, как-то проболтался, что Майер жив и является одним из руководителей организаций «Одесса» 24 . В свое время главное управление гестапо Гиммлера в Берлине через свой секретный 6-й отдел перевело большие суммы инвалюты и драгоценности за границу. Они были положены на закрытые счета в частных банках и предназначались для организации побегов видных нацистов. В последние дни войны 6-й отдел главного управления гестапо переправил огромные богатства в Южную Америку, на Средний Восток, в Испанию и другие страны, с тем чтобы обеспечить безопасность и безбедное существование нацистских главарей, находящихся в изгнании.

Майер в конце апреля перешел итальянскую границу возле тирольской деревни Наудерс, через Италию перебрался в Испанию, где провел два года, а затем уехал в Южную Америку.

Краузе довольно подробно рассказал о деятельности организации «Одесса». Она имеет отделения в Западной Германии, на Среднем Востоке, в Южной Африке и в Южной Америке. Организация располагает большими связями во всех министерствах, в полиции и службах безопасности почти всех западноевропейских стран. Благодаря этому «Одесса» создала хорошо действующую систему раннего предупреждения видных нацистов о готовящемся аресте. Через довольно густую сеть ячеек, разбросанных по всему миру, эта организация оказывает помощь не только пойманным нацистам, но и членам их семей. Так, семья Майера в первые послевоенные годы, когда она испытывала серьезные материальные затруднения, неоднократно получала посылки с продуктами и вещами от каких-то дальних родственников из Канады и Швейцарии. Первая посылка вызвала настоящий переполох в семействе Майеров. Там даже отказывались ее получать, говоря, что никаких родственников у них в этих странах нет. Но потом успокоились и даже стали распространять среди соседей слух, что в Канаде объявилась их богатая тетушка, о которой все думали, что она умерла.

Краузе рассказывал торопливо и отрывисто, как будто боясь, что не успеет. Но Биркнер плохо слушал его. Внизу, наискось от себя он увидел Вебера.

«Опять следил за мной, — подумал он. — До сих пор опасается за меня». Ему было и приятно и грустно от этой мысли. Забота друга тронула его до глубины души. В это время на первом этаже раздались громкие голоса. Огромный детина с бычьей шеей наступал на Вебера, выкрикивая ему в лицо ругательства. Понять их было невозможно, сплошной поток крепких баварских эпитетов. Вебер выставил вперед руку, урезонивая не в меру разбушевавшегося молодчика. Но тот вдруг с размаху ударил Вебера в левое плечо. Они сцепились. Кружки с пивом грохнулись об пол. Раздался испуганный женский крик.

Биркнер вскочил и бросился стремглав на выручку. Но не успел он сделать и двух прыжков, как с налету споткнулся о чью-то ловко подставленную ногу и полетел на пол. Столики в «Донизль» расставлены тесно, там и сидеть-то толком негде, не только что падать, да еще с разбегу. Биркнер сбил на ходу два стола с посетителями и официанта с подносом. Кружки с пивом полетели на пол и ему на голову.

«Моя оплошность или ловушка?» — мучительно билось у него в голове.

Резкий, уже где-то раньше слышанный голос рассеял сомнения:

— Бейте эту красную падаль!

На этот раз они лежали рядом. Больничная койка Биркнера и в двух метрах от него — койка Вебера. Трудно сказать, кому досталось больше: и Хорст и Вальтер были отделаны мастерски — лица были в кровоподтеках, тело и одного и другого покрыто ссадинами и синяками.

— Я удивляюсь лишь одному, Вальтер, как это нам в такой свалке не переломали руки и ноги.

Хорст смотрел на него левым глазом. Правый совершенно заплыл от мощного удара в скулу.

— Да, ты прав, — с напряжением выговорил Вальтер.

У него распухли губы, и они напоминали сейчас толстые изношенные подошвы солдатских ботинок.

— У меня до сих пор сохранилось впечатление, будто нами в тот вечер играли в регби. Только игроков было раза в два больше, — продолжал Вальтер.

— Это нас и спасло. Они просто мешали друг другу в этой свалке.

Хорст пытался шутить, хотя ему это пока не очень удавалось.

— А как все это началось, Хорст? Я увидел тебя, когда уже этот детина махал своими кулачищами перед твоим носом.

— Предельно элементарно. Эта рыжая скотина, которая сидела сбоку от меня, заявил, что я толкнул его локтем и он расплескал свое пиво себе на брюки. Он врал открыто и нагло. И я не выдержал и съязвил: «Может быть, — говорю, — ваши брюки действительно от пива увлажнились, только не по моей вине: в пивном деле главное — вовремя прогуляться…» Сидевшие вокруг так и прыснули. Даже те, кто потом мне вместе с ним фонари под глаз ставил. Слово за слово — и пошло…

— Да, ведем мы себя, как дети неразумные, — протянул Вальтер. — За это нас и учат. И ты посмотри, как у них ловко получается. Нам бока намяли, и нас же во всем обвинили, как зачинщиков дебоша.

Биркнер заскрипел зубами от досады.

…А в это же время в крупнейшем в Ганновере зале «Нидерзаксенхалле» шли последние приготовления к первому съезду Национал-демократической партии. Вход в зал украшали еловыми ветками, развешивали транспаранты. Озабоченные распорядители проверяли запасные выходы и расставляли свои посты согласно строжайшим указаниям своего руководства. В углу зала Рихард Грифе энергично тряс руки двум почтительно вытянувшимся господам.

— Вот теперь другое дело. Отличная работа. Руководство партии просило выразить вам благодарность за успешно выполненную операцию. Вы, господин Хинкман, и вы, господин Миндерман, сделали большое дело. Вы вывели из строя одного из наших противников как раз накануне главного сражения — съезда нашей партии. И сделали это так, что комар носу не подточит. На сей раз ни одна газета нас ни в чем упрекнуть не может.