— Вам кого?

— Профессора Фихтенбаума…

— Виктор Михайлович занят…

Вета не уходила. Девица откусила от яблока и показала Вете на дверь:

— Подождите в коридоре. Вас вызовут.

Мимо Веты пролетали стайки студентов. В основном — девицы с накрашенными губами и подведенными ресницами, в коротких черных платьицах с низкой талией. Мальчики попадались реже. Она запомнила одного — длинного нескладного блондина с голубыми глазами. Он несколько раз прошел мимо Веты, потом сел на стул рядом, попытался заговорить. Вета отвечала односложно. Тогда блондин достал из потертого портфеля толстую книжку с закладками и углубился в чтение.

В конце коридора стояли высокие старинные часы. Вета смотрела, как медленно движутся резные стрелки. Когда часы мягко пробили шесть раз, дверь открылась. Появилась полногрудая девица и кивнула головой в сторону Веты:

— Проходите. Виктор Михайлович вас ждет.

Вета прошла мимо стола с бумагами. В конце комнаты была другая дверь. Вета толкнула ее и оказалась в небольшом уютном кабинете. Стены, затянутые шелком, тикают бронзовые часы, мраморный камин. За письменным столом из красного дерева сидел аккуратно причесанный человек неопределенного возраста в круглых очках. В руках у него были бумаги. Вета их сразу узнала: заявление и анкета, которые она написала утром в канцелярии.

Фихтенбаум оторвался от бумаг, посмотрел на Вету.

— Да что вы стоите. Садитесь, пожалуйста.

Потом снова взял анкету.

— Вы пишете, что вы армянка, из Тифлиса…

— Да, это так, — тихо сказала Вета.

— А родной язык — русский. Как это объяснить?

— У нас в семье всегда говорили по-русски… Мой отец учился в Москве…

— А чем занимается ваш батюшка?

— Мой отец — адвокат…

— Ах, да. Вот у вас тут написано: «правозаступник»…

— Он — член коллегии адвокатов. Юрисконсульт.

Фихтенбаум отложил анкету.

— Вы говорите по-русски очень чисто. А я нескоро избавился от провинциального акцента.

Фихтенбаум помолчал.

— Почему вы выбрали словесность?

— Я с детства люблю языки. И больше всех — русский…

— Какие еще языки вы знаете?

— Французский, немного армянский и грузинский…

— А французский вы знаете хорошо?

— Я окончила французский лицей. В Тифлисе.

— Кто из французских поэтов вам нравится?

— Из старых — Вийон, Ронсар. Из новых — Бодлер, Малларме…

— Прочитайте мне что-нибудь из Ронсара.

Вета закрыла глаза и тихо прочитала:

Amour me tue, et si je ne veux dire

Le plaisant mal que ce m’est de mourir…

Фихтенбаум встал из-за стола и несколько раз прошелся по кабинету. Остановился напротив Веты, снял очки:

— А теперь прочитайте из Пушкина.

Вета опять закрыла глаза и откинулась на стуле:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм…

— Все, достаточно…

Фихтенбаум махнул рукой, сел за стол и стал что-то быстро писать. Протянул бумагу Вете:

— Передайте это Лиде Файнберг.

Вета догадалась, что Лида Файнберг — это полногрудая девица. В соседней комнате ее не было. Вета нашла ее в коридоре. Она сидела на стуле, рядом с длинным блондином и курила вонючую папиросу. Вета протянула ей бумагу.

Лида Файнберг, не выпуская папиросу изо рта, прочитала бумагу, фыркнула, передала ее блондину.

— Посмотри, Левушка. Наш Бум окончательно свихнулся… Сразу на второй курс, записал в свой спецсеминар…

Потом повернулась к Вете:

— А с тебя, девушка, коньяк. Желательно, ваш, эриванский…

…За окном ветер и дождь, бесконечные сумерки. А в семинарском зале тепло, уютно потрескивает камин. Огромный, на весь зал, дубовый стол, над ним — электрические светильники. За столом, в разных позах — скрючившись на стуле или опершись локтями на сукно, — сидят студенты. В конце стола — изящная кафедра. За кафедрой — Фихтенбаум. Перед ним — исписанные ровным мелким почерком листы бумаги, книги с разноцветными закладками… Фихтенбаум в них не смотрит. Читает стихи ровным монотонным голосом:

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды —

И чей-нибудь уж близок час.

— Материал поэзии — слово… История поэзии — это история слов… Что есть образ?.. О каком городе идет речь? О каком храме? Кто они, эти безумные юноши? Сойдем под вечны своды… мы умрем… все мы умрем…

Громко скрипят перья. Где-то в коридоре хлопнула дверь… Вета сидит на кончике стула, старается записать, запомнить каждое слово. А ей почему-то привиделся храм в Дидубе… Похороны деда… И люди за гробом, молодые и старые, родные и близкие, и совсем не знакомые…