Я поднимаюсь по лестнице в комнату, вытаскиваю кресло на балкон, сажусь в него, согреваемая солнцем, чтобы приступить к первому руководству, и пролистываю несколько страниц до нужной главы. Я бегло знакомлюсь с текстом и в местах с самыми смехотворными советами не могу удержаться, чтобы не фыркнуть.

«Завладейте вниманием Достойного Мужчины, «случайно» уронив перчатку и позволив ему подать ее вам».

«Никогда не заговаривайте с Достойным Мужчиной об одежде — его не интересует ваше новое платье. Выясните, чем интересуется он, и говорите только об этом».

«Общайтесь с вашим собеседником нежно, с мягкими интонациями, как если бы вы делились пикантным секретом».

Я не могла решить, смеяться мне или от ярости бросить книгу в стену. Что за бред сивой кобылы? С тем же успехом достаточно запомнить, что вести себя нужно как тряпка и дело в шляпе. Я убираю руководство в сторону и, плотно закрыв глаза, подставляю лицо солнечным лучам. Я правда стараюсь выбросить это из головы, но не могу не думать о том, почему бабашка не пришла на похороны мамы. Может, я так накидалась текилой, что едва помню, что там происходило, и приволочь меня туда могла Саммер, но я пришла. Вы не пропускаете похороны. Во всяком случае, не из-за грудной инфекции. Из головы не идет, что бабушка что-то скрывает. Она была такой неразговорчивой и сердитой. Но зачем ей что-то скрывать? И, если подумать, раз она была так рада меня видеть, то почему не пыталась связаться со мной? И почему — раз уж мы в настроении подозревать — она считает разумным хранить фарфоровых кукол в ее возрасте?

Я мысленно ставлю себе напоминание спросить ее об этом. Не так неосторожно, как я это сделала в кафе — было настолько неловко, что она закрылась, словно моллюск, — а аккуратно, ненапористо, когда она будет в настроении. Несмотря на то, что сама мысль о подобном глубоком разговоре вызывает у меня сильнейшую головную боль, я обнаруживаю, что любопытство касательно мамы и бабушки на самом деле будоражит.

Я снимаю очки и закидываю ноги на перила балкона. Вернусь к этой глупой главе через секундочку. Сейчас же солнышко такое ласковое. Я могла бы уже быть далеко отсюда. Если бы…

— Джессика? Ты в порядке? Джессика?

Я пробуждаюсь. У меня был прелестный, практически гипнотический сон о возможном экзотическом путешествии, которое будет, когда я покончу со всей этой хренью. Я открываю глаза и вижу загораживающую солнце и тревожно качающую головой Пич. Я вытираю слюну у уголка своего рта.

— Привет, Пич, — приветствую я ее сонно. — Как дела?

— Я принесла тебе контактные линзы, как ты просила, — отвечает она, протягивая мне коробочку «Спиксейверс».

— Круто, спасибо. Кажется, я закемарила. Который час?

— Четыре.

— Уже? Ты была в городе целую вечность!

— У Матильды длинный список.

Она следует за мной, пока я тащу кресло обратно в спальню. Моим глазам нужно время, чтобы избавиться от солнечных зайчиков. Я с зевотой снова заваливаюсь в кресло. Пич показывает на край кровати.

— Могу я присесть?

— Конечно, тебе не нужно спрашивать. Как ты?

Пич пялится на свою футболку и теребит ее края.

— Я тут думала.

— Хорошо.

— Я думала с тех самых пор, как ты здесь, и ты сказала, что твои друзья бросили тебя, а у меня в Алабаме никогда не было много друзей, да и тут мне не удается их найти… Я немного стеснительная, как ты видишь…

— Это точно.

— Я надеялась…

— Что?

— Ну, я подумала, что, м-может, мы могли бы быть друзьями?

— Ох, — отвечаю я. — Конечно. Хорошая идея. Теперь мы друзья.

— Правда?

— Ну да, а почему нет? Друзья. Официально.

Щеки Пич покрываются розовыми пятнами, когда она встает с края кровати и пятится к двери.

— Это замечательно. Я очень довольна. Не беспокойся ни о чем, Джесс, я все организую.

Она покидает комнату, пышущая энтузиазмом.

Стойте. Все организует? О чем это она?

— Организуешь что? — кричу я ей вслед, но ответа нет. — Пич?.. Пич?.. Пич?!

Неа. Она ушла.

Почему все тут все время такие странные?

Вечером во время ужина Пич бросает на меня странные, буравящие и конспиративные взгляды, а я отвечаю ей неопределенной улыбкой. Бабушка же, похоже, в куда лучшем расположении духа после своего дневного сна, потому что пичкает нас очень длинными и пространными историями о своей молодости: ее дебюте в Нью-Йоркском обществе, о танцах, на которые она ходила, и одежде, которую носила, и что каждый мужчина, хоть раз бросавший на нее взгляд, хотел жениться на ней и был от нее без ума, и сколькому мне нужно научиться, чтобы хотя бы приблизиться к потрясающему примеру для подражания — Матильде Бим. Вот честно. Мне-то казалось, это у Саммер самомнение выше крыши, но бабушка ее переплюнула. Она излишне сентиментально рассказывала о времени, когда они с дедушкой Джеком обновили клятвы, и это дико, потому что я не знала никого, о ком она говорила, несмотря на то, что это все, очевидно, были мои родственники. Я пытаюсь не отвлекаться и быть внимательной, но все равно отключаюсь, и когда срабатывает звонок у главной входной двери, я быстро хватаюсь за возможность сбежать и соскакиваю со стула.

— Я подойду!

Я стремительно спускаюсь по лестнице к входной двери и вижу там доктора Джейми, с которым была прошлой ночью (и этим утром тоже, хе), который ждет меня, убрав руки в карманы белого халата, и переступает с ноги на ногу.

— Здравствуй, — произносит он, выделяя букву «р» на шотландский манер. — Я же сказал, что позову тебя. Вот я здесь. Зову тебя.

Я улыбаюсь. Он даже милее, чем я помню. Но, может, это все из-за прошлой ночи и того, что он заставил меня кончить три раза? Хм-м-м. Я бы не прочь повторить… Да и не похоже, чтобы у меня были какие-то другие планы на сегодня, кроме увеселительного времяпрепровождения с близняшками.