— Почему же, — подскочил к ним взъерошенный и злой Пушкин. — Разве Адель Александровна не желает нам ничего рассказать? Как она пряталась под кроватью в комнате матери, как она вытащила часы из лежащего на полу жилета? Как она сняла с цепочки ключ, слыша над собою — что вы слышали, mademoiselle?

Адель заплакала, уткнувшись в ноты.

— Пушкин, это уже сверх всякого!.. — Орлов оттащил Александра в сторону.

— Стул! — Пушкин вывернулся и замахал руками, подпрыгивая. — Я думал, почему стул придвинут к бюро, ведь Якушкин не садится! Потом понял — на стул нужно было влезть, чтобы дотянуться до шкатулки на секретере! Первое! Адель поступила так, как поступил бы любой ребёнок — придвинула стул, забралась на него, чтобы выполнить все необходимые манипуляции. Второе! Открыла украденным ключом ларец, достала бумаги…

3) Неумело чиркаю кресалом, пытаясь зажечь свечу. В конце концов, фитиль загорается, но кресало выскальзывает из руки (потом его находит под порожком Катерина Раевская)

4) Выхожу из комнаты, спрятав письма под платьем

5) Ай умничка.

— Бред какой-то.

— А вы спросите у неё самой. Кстати, Якушкин, вам не стыдно общаться со свидетелем вашей с Аглаей… любви?

Адель что-то пискнула, заливая слезами серенаду G-dur.

— Что она говорит?

— Я… ничего не видела, — всхлипнула Адель. — Я не высовывалась…

— Вот и чудесно. Пропустила под кроватью самое интересное. Кровать у Аглаи широкая, высокая, Раевский может подтвердить.

Якушкин схватился за голову.

— Дошло, — констатировал Пушкин. — Поздравляю, Иван Дмитриевич. Вы предавались плотским утехам с Аглаей на глазах… точнее, на ушах её дочери. Она пробралась в комнату заранее и ждала в своей норке, а когда ваша одежда начала падать, дотянулась до жилета…

— Хватит! — Якушкин ударил по столу. — Довольно, Пушкин! Довольно!

— Позор, — сказал Охотников.

Раевский подошёл к Адели и на удивление бережно повернул её к себе лицом.

— Скажи, красавица, — непривычно ласковым голосом сказал он, — а кто надоумил тебя так поступить? И кто дал тебе ключ от комнаты?

Адель шмыгнула носом.

— Фройлен Венцке.

— Это её гувернантка, — вспомнил Раевский.

Хельга Венцке знала, что замысел её не может быть совершенен, ибо сама она недостаточно умна. Но быть раскрытой на следующий день после преступления — это унизило её. Хельга долго разрабатывала план и теперь не могла поверить, что всё оказалось прозрачным для каких-то шумных, всегда казавшихся безопасными русских. Девочка не должна была вызвать подозрений, а сама Хельга и не могла их вызвать — она была у всех на виду. Адель выдала себя, поняла она и чуть разрыдалась от обиды. Девчонка не удержалась и рассказала кому-то, хотя и клялась в молчании, запуганная до полусмерти перспективой вечного позора и изгнания из семьи.

Волосатый и носатый человек, похожий на виденную некогда в зверинце макаку, налетал на неё с криками:

— Где письма? Письма где?

— Я отдала их, — сказала Хельга.

— Кому?

— Я не знаю этого человека. Он обещал заплатить.

Макака запрыгала по комнате, радостно потирая когтистые лапки.

— Ах, счастливые мы с вами люди, господа! Когда же он должен вам заплатить?

— Уже заплатил, — сказала Хельга.

— Чушь, если бы он заплатил, вы бы сбежали в тот же день. Говорите, когда встреча?

Но Хельга молчала, глядя в пол.

— Если вы не ответите, — вмешался высокий лысеющий господин с закрученными усиками, — вас выгонят с позором, и ни в один дом вас больше никогда не возьмут.

Вдруг стало ясно, что теперь её убьют. Не эти — их Хельга ненавидела, но не боялась. Убить её должен был другой человек, назвавшийся Вальдемаром.

— Она не врёт, — сказал очкарик Раевский, дальний родственник её воспитанниц. — Ей заплатили. Просто её задание не окончено, верно я говорю?

Смерти не избежать, подумала Хельга, вспоминая, как Вальдемар (как его на самом деле зовут, Хельга не знала, но предполагала, что имя должно быть турецким) легко разламывал в кончиках пальцев орех. Точно так же должна была хрустнуть и расколоться голова немки. После этой мысли на неё напало желание говорить: много и обо всём. Захотелось сказать, что она не любит турок, и связана с ними только волею случая, что давно бы сбежала отсюда (благо, и Давыдовы и Вальдемар платили ей достаточно), но знала, что её найдут и убьют; она видела, как он находил и убивал, и как трещали орехи под его пальцами — хрусть, хрусть. Хотелось говорить долго, чтобы отсрочить момент, когда нужно будет подойти к столу.

Хельга подошла к столу и взяла тяжелую шкатулку, где хранила деньги.

— Что у вас там? — спросила макака.

Хельга сдвинула язычок замка в сторону, обнажив торчащий под ним фитиль.

— Подойдите, — сказала она. Умереть предстояло в любом случае, а думать о том, что сделает с ней Вальдемар, Хельга не собиралась. Предпочла воспользоваться его подарком.

— Зачем вы с ними связались? — Раевский подошёл первым. — Вы ещё нестарая, привлекательная женщина. Сколько вам? Тридцать пять? Тридцать шесть? Не поздно для приличной жизни. Да вроде бы она и так у вас сложилась не худшим образом. Чем они вас подкупили?