— А могу я спросить, как вы догадались, что это она? — требовательно смотрела Катерина.

Александр повернулся на бок и печально посмотрел на Раевскую.

— Я не смогу ответить на ваш вопрос. Простите, Катя. Могу лишь поклясться, что за этим секретом нет злого умысла.

Глаза Катерина Николаевны потемнели.

— Не хотите говорить? Считаете меня недостойной? — она вгляделась в лицо Александра. — А, понимаю. Вы связаны словом. Я верно угадала?

— Да, — восхищённо глядя на девушку, ответил Александр.

— Не буду вас пытать, — Катерина Николаевна погладила Пушкина по руке. — Пожалуйста, если вдруг что-то изменится, и вы сможете рассказать — расскажите. Безумно любопытно. Выздоравливайте.

— Непременно.

Когда закончу поэму, подумал Александр, обязательно нужно влюбиться в Катерину Раевскую.

Она ушла, и Никита привёл А.Р.

— У вас явно есть вопросы, — Раевский сел на край постели. — Выкладывайте.

— Что за странная сказка с этой запиской? Я был уверен, что немка работала на Зюдена.

— Убедительная сказка, — обиделся Раевский. — Записку я сам написал, ориентируясь на почерк из пометок на полях книг. Фройлен Венцке у нас просвещённою женщиной была, пока не… — он резко разжал кулак, показывая взрыв. — Кстати, я нашёл у неё дубликаты ключей от всех комнат кроме, разве что, гостиной и вашей биллиардной.

— Вы не говорили, что умеете копировать манеру письма.

— Случай не представился. Будь у меня больше времени, написал бы искуснее, но и так все поверили. А теперь признавайтесь, есть ли у вас соображения.

— Издеваетесь? — слабым голосом произнёс Пушкин. — Раевский, меня чуть не разорвало вместе с горничной. У меня есть соображения, как поправить душевное здоровье. Уеду отсюда к чёрту… вернусь в Крым, например… а там…

Раевский терпеливо выслушал планы Пушкина на оздоровительные ванны, прогулки под оливами и «никаких шпионов, никаких взрывов, только стихи и б…и изредка!» и, убедившись, что продолжения не будет, повторил вопрос.

Александр помолчал и сказал:

— У Якушкина хранилась переписка членов тайного общества.

— Совершенно с вами согласен, — Раевский поправил очки. — Зюден интересовался письмами с какой-то важной целью. Ему важно узнать нечто о «Союзе благоденствия».

— Je pense, que Зюден уже состоит в «Союзе», иначе откуда бы он узнал о приезде Якушкина? А он знал заранее и успел подготовить немку.

— Тогда зачем ему письма?

— Планы. Он хочет знать, что замышляется в верхах клуба. Зюден ведь не руководит, скорее подбрасывает идеи как бы невзначай. Ergo, он снова опережает нас. Нам и не снились подробности, известные ему.

— Письма могли быть во взорвавшемся сундучке.

— Да вряд ли, Александр… Вы бы стали хранить такую добычу у себя? Венцке передала их в тот же день, и мы уже не знаем, кому и как.

Заглянул Охотников.

— Александр Сергеевич, — хмуро сказал он. — Про Аглаю забыли.

— Господи! — Пушкин подскочил на постели. — Аглая всё ещё под арестом.

Комната Аглаи. Тройное зеркало трюмо затянуто паутиной, клавесин прогнил, сквозь дыры в комодах проглядывают скелеты уланских, драгунских и прочих офицеров.

Аглая сидит на грубо отёсанной дощатой скамье. Руки её в цепях.

Аглая. (поёт)

В дверь робко стучат. Аглая замолкает, сморкается в огромный кружевной платок и, гремя цепями, встаёт.

Аглая. (с надрывом) Войдите!

Входят Якушкин, Пушкин и Раевский. Они падают на колени перед Аглаей и посыпают голову прахом давно истлевших в шкафах офицеров.

Раевский. (бьётся лбом о кандалы Аглаи) Madam Давыдова, мы совершили чудовищную ошибку. Примите наши извинения.

Якушкин. Аглая, милая, просите меня, если сможете. Вы — сокровище! Если я могу чем-то искупить свою вину пред вами…