– Меня должность к тому обязывает, - торопливо оторвав седалище от моей кровати и отсеменив на несколько шажков, заоправдывался Витяра, - Знали б как нам - старостам - туго! Мы ж будтокурицы на вертеле меж двух огней! А в наших грудях ведь тоже сердцаранимые!Может, еще и поранимей, чем у простых курсантов!..

– Да пошел ты на хер, сердобольный ты наш!
– прервал я мигом опостылевшую демагогию...

Спустя несколько минут побрившийся, умывшийся и фасонисто приодевшийся Витька Витькин робко окликнул меня от двери:

– Вениамин, обижаешься?

– На дураков обижаются только дураки, - сформулировал я только что взбредшую в голову новизну.

– Понятно, - промямлил мозгокрут с особо ранимым сердцем, - Так как насчет занятий?

– Пошел на хер, - вяло отмахнувшись, напутствовал я.

– Как я понял, не идешь, - с неким сожалением констатировал гребаный староста, - Чем объяснишь?

– Разуй шары!
– психанул я, - Не видишь(?), подыха-аю!..Передай всем, что я тяжело заболел!

– Чем?
– донесся робкий глас.

– Да хоть чем!
– выдал мой воспаленный разум, - Сам придумай! Ты же староста, тебе и карты в руки!

– Хорошо, придумаю, - заверилВитек.

– В добрый час, - сменил я гнев на милость, - Ветра попутного в парус, Синдбад...

Я отлеживался день напролет, тщетно ожидая хотя бы маломальского прилива сил...

К потемкам возвратившийся с занятий Витькин сварганил поджарку из стейка восточноевропейскоготоропыги... Я кормился не вставая с кровати...

На десерт заботливый староста подал покупнуюпиццу с картофельной ботвой и терпкий самодельныйсок придорожноголузера. Надо отметить, витькина бабка по материнской линии - Марфа-то Федуловна - с ранней весны и до глубоченной осени с канистрами в руках и походной соковыжималкой за хрупкими плечикамишарилась вдоль автострад в поисках этих самых лузеров...

Витек был радушен и неимоверно услужлив, и я душевно оттаял, без малого окончательно совладав с за день накопившейся на усердного доносчика злобой...

– Ну как там?
– наконец-то нарушил я молчание, дождавшись, когда Витькин уберет посуду с моего одеяла, смахнет крошки и освежит мое лицо влажной салфеткой.

– Ректор обозвал тебя мудаком, - с прискорбием в голосе поведал занявшийся мытьем тарелок мойдвуличный приятель, - А еще посулился публично на плацу спустить с тебя штаны и собственноручновставить в твою кособокую жопу шлагбаум от автопарковки...

К теперешнему удивлению, я принялозвученные Витькиным ректорские намерения за чистую монету и,представив себя на виду всего личного состава согнутым в букву "г"с позорноторчащим из голой задницы полосатым шлагбаумом,вскипел несказанно, незамедлительно накинувшись на своего одновременно и благодетеля, и погубителя:

– Откуда Чувак узнал о кособокости моих ягодиц?!! Ты, свинтус, настучал?!!

– Оттуда!
– донеслось от раковины, - Не надовсе ордена и медали вешать на меня!.. Да о твоей аномалиивесь личный состав в курсе: и мужики, с которыми ты в гарнизонной бане моешься; и бабы, которые из своего отделения сквозь дыроватые стены за нами подглядывают!

Мне что, учебного процесса мало?! Совсем что ли ополоумел(?), чтобы о побочноймелочевкенаверх докладывать!

И с чего бытует мнение(?!), что в коллективе непременно оди-ин(!!!) стукач! Да их может быть хоть весь коллектив! Заметь, в полном составе!

– Теоретически, - высказал я.

– Порнографи-ически!
– взвился над грудой посуды мой оппонент, - Бля, сами через одного стучат, апальцами в старосту тычут: подле-ец, мол, подо-о-онок!Да шли бы вы - бараны позорные - со своей уродской теорией в блевотину!

– Ладно, угомонись, - смягчился я, - Давай по делу.

– А что по делу?
– подбоченившись, нагловатым тоном произнес этот несносный Витька Витькин, - Дела у прокурора, а у нас делишки.

– Не паясничай, - посоветовал я, - Рассказывай. По сути. Выперли меня с Верхних курсов?!

– Нет, - успокоил Витькин, - За тобой,как и прежде, недельная уборкапреподавательскогосортира и... И свободен как дятел в полете!.. Если, конечно, завтра выйдешь на занятия, а не послезавтра... А если просрочишь, все - амба! Вылетишь за ворота со шлагбаумом в заднице!.. Усек?..

– Усек, - ко сну грядущемуутомленно переворачиваясь фасадом к стене, буркнул я...

Завтрашний день, как ни прискорбно, не ознаменовался моим появлением в учебных аудиториях, и послезавтрашний протянулся в постельном режиме... И тому причиной так и не отступившаяневероятной мощителесная немощь!