Пейзаж по курсу подводного аппарата не радовал изобилием жизни. Мы шли над песчаной равниной, слегка всхолмленной течением и роющими морскими животными. По песку с черепашьей скоростью ползали уже знакомые мне черные морские ежи с длинными тонкими иглами: диадема лонгиспинус (то есть, длинноиглая диадема), которых я видел на шельфе Африки. Но ежей было гораздо меньше, чем на африканском шельфе. Вряд ли тому стоило удивляться. Вблизи Африки действовал мощный апвеллинг, поддерживавший на очень высоком уровне продуктивность шельфовой экосистемы. Над подводной горой Дасия, несмотря на все наши старания, подъема глубинных вод – локального апвеллинга – мы не обнаружили. Канарское течение просто переливалось через вершину горы, как через мелководный порог. Теория подсказывала, что перед горой, со стороны набегающего потока, и за горой, в «тени» течения, должны быть микроапвеллинги. Но теория теорией, а наши измерения не показывали сколько-нибудь значительного понижения температуры воды в этих зонах. Значит, существенного подъема холодных глубинных вод не было. Не было и его биологического последствия – значительного повышения продуктивности планктона и бентоса. Одиноко бродившие морские ежи служили наглядным подтверждением, что экосистема подводной горы Дасия была не слишком богатой.

Впереди прямо по курсу «Тинро-2» показался уступ полуметровой высоты. Приблизившись, я заметил, что этот уступ сложен слоистой породой белого цвета. Можно было разглядеть створки раковин моллюсков, когда-то обитавших на вершине горы Дасия и послуживших затем строительным материалом для образования горной породы. Не подлежало сомнению, что известняк отложился на небольшой глубине.

Возле уступа плавал окунь-полосатик, точно такой же, как в самом начале погружения. Этот окунь был в пользу теории «эффекта рифа». Окунь держался в полуметре от уступа и тоже копал ямку. Ему, видимо, мало было уступа как средства защиты – нужна была еще и ямка. Заметив подводный аппарат, он бросил свое занятие и медленно поплыл нам навстречу, как бы показывая всем своим видом: «Убирайтесь-ка ребята отсюда подобру-поздорову!» Соотношение масс между «Тинро-2» и окунем было такое же, как между слоном и моськой, но по характеру рыбу, скорее, можно было сравнить с бойцовой собакой. Я нажал на спуск фотоаппарата. Мощная вспышка импульсной лампы не произвела на отважную рыбу никакого впечатления. Решимость окуня изгнать непрошеных гостей со своей территории внушала уважение, и я повторил свой маневр, обходя рыбу стороной.

Вскоре нам встретился еще один уступ, и опять около уступа оказался окунь, а чуть подальше – два морских налима. «Четыре: один» в пользу теории «эффекта рифа». С этой теорией был полный порядок, в отличие от теории апвеллинга на подводных горах. Оставалось проверить последнюю теорию: о понижении уровня океана в ледниковую эпоху. «Где же следы великого падения уровня океана? – думал я. – Где высокие обрывы древних берегов? Где древние пляжи?». Увы, я не находил их. Вдруг меня осенило: «А почему, собственно, уступы должны быть высокими? Ведь океанские волны могли срезать их. Известняк – не столь прочная порода, чтобы противостоять натиску штормовых волн. Небольшие уступчики, возле которых плавали окуни и налимы, – вот и всё, что осталось от некогда высокого вулканического острова. Да еще базальтовая гряда, которую видел Аронов. Базальт – порода прочная, и гряда устояла в схватке с океаном. Вот только бы её увидеть, эту гряду».

Чем дальше мы шли на восток, тем больше встречалось мне низких уступов и каменных плит. Верхушки их были словно спилены. «Постой, постой, – подумал я, – да ведь вся поверхность вершины подводной горы Дасия – это не что иное, как древняя абразионная платформа. Здесь разбивались валы прибоя, круша известняковые берега бывшего острова. В конце концов, волны, наступавшие на остров со всех сторон, сомкнулись вокруг базальтовой гряды, срезав известняковую вершину, словно пилой. Было это, видимо, тогда, когда уровень океана находился гораздо глубже современного, примерно на 120 м. Именно такой была глубина по нашему глубиномеру. Так и получилась из вулканического острова банка, то есть мелководная (относительно) плосковершинная подводная гора.

Между тем, я продолжал подсчеты рыб, встречавшихся на песке и возле уступов. Как только аппарат подходил к скале, пусть даже самой маленькой, сантиметров двадцать в высоту, около нее со стопроцентной вероятностью оказывалась какая-нибудь рыба – либо окунь, либо морской налим. А вот на открытых песчаных пространствах я встретил всего лишь двух окуней, да и то возле зарослей горгонарий. Рыбам явно нравилось возле укрытий. Очевидно, это была защитная реакция. В то же время сами окуни вели себя довольно агрессивно. Борис Выскребенцев рассказывал, что окуни принадлежат к оседлым рыбам, живущим на определенной территории и не пускающим на нее чужаков. Мои наблюдения полностью подтверждали его слова. Поведение такого типа имеет много аналогий на суше. Взять, например, тигра. Каждый тигр имеет свой охотничий участок, на который другие тигры не заходят. Нечто подобное происходит и в подводном мире. Каменные окуни захватывают себе охотничьи участки и охотятся на мелких рыб. На охотничьем участке должно быть убежище для самого охотника: либо естественное – уступ, заросли макрофауны, либо созданное самой рыбой – яма, лунка. Видимо, рыбам больше подходили естественные убежища. Именно поэтому возле скал я насчитал в совокупности более 50 окуней и налимов, а на ровном песчаном дне всего 2 окуня. Торжество теории «эффекта рифа» было полным!

«Тинро-2» вышел на песчаную равнину, на которой навстречу аппарату протягивались борозды. Вид дна напоминал пашню. Вдоль борозд струились потоки воды, переносившие возле дна песчинки. Все это было похоже на снежную поземку. Течение стало усиливаться. Оно било прямо в носовую полусферу подводного аппарата. Я добавил оборотов горизонтальному винту. Аппарат пошел вперед, но вскоре усилившееся течение вскоре почти остановило его. «Тинро-2» стал раскачиваться из стороны в сторону. Мы находились в ложбине между двумя гребнями. По дну ложбины несся песок, и его выбрасывало к верхушкам песчаных гребней. Я был очевидцем живого геоморфологического процесса – не в лаборатории, а в природе. Перед моими глазами происходило то, что происходит на шельфах с сильными приливными течениями, которые создали гигантские приливные гряды. Такие гряды известны в Северном море, на атлантическом шельфе Северной Америки. Протяженность приливных гряд в тех районах достигает нескольких десятков километров, а скорость течений 3 м/с.

Хотя течение, которое сдерживало движение «Тинро-2», было не столь сильным, как на шельфах приливных морей, не больше метра в секунду, но результаты его рельефообразующей деятельности тоже впечатляли. Оно создало на вершине горы Дасия целую систему продольных песчаных волн, гребней и ложбин. Высота гребней достигала 40 сантиметров, расстояние между ними было до 3 м. Подводный аппарат свободно помещался между гребнями песчаных волн. Я замерил скорость встречного потока воды, сфотографировал песчаные волны и записал свои наблюдения.

Я был очень доволен тем, что своими глазами увидел процесс образования песчаных гряд. Раньше морские геологи получали фотоснимки морского дна, сделанные автоматической фотокамерой. Приходилось гадать, каким процессом создана та или иная форма рельефа на дне моря. Подводные наблюдения открывали, наконец, путь к точному знанию, давали возможность понять, как рождаются формы рельефа в природе.

– Энергия на исходе, – прервал мои наблюдения Иштуганов.

– Сколько мы еще сможем пройти?