Было ясно, что здесь может произойти нечто подобное, если он закажет напитки для этих двоих, попытается втянуть их в разговор и слишком часто и долго будет смотреть на младшего. Рисковать он не мог.

Поэтому Матиас расплатился, оставив значительную часть своего вина невыпитым, и покинул заведение. Однако он все же решился уже в двери обернуться и подмигнуть юноше с пухлыми губами. Тот должен был знать, что понравился ему.

В Сиене стемнело, включилось уличное освещение, и к Матиасу вернулось спокойствие. В магазине «Алиментари» [11] , который вот-вот должен был закрыться, он купил две бутылки воды, коробку конфет и вернулся в гостиницу.

Он не знал, чем заняться. Чувство одиночества пришло совершенно неожиданно и растревожило его. Матиас лежал на кровати, пил воду и жалел, что не купил вина. «Мама, — думал он, — как бы мне хотелось позвонить тебе и пожелать доброй ночи! Но ты меня больше не слышишь. Что я без тебя? Как я буду жить, зная, что тебя нет и ты не ждешь меня? Ты придавала моей жизни смысл, дарила уверенность и безопасность, без тебя я все равно что жалкий кусок дерева, который швыряет по волнам безбрежного океана! Мама, пожалуйста! Ты не имеешь права покидать меня!»

У него на глазах выступили слезы. И когда угрызения совести, что он уехал так далеко от нее, стали слишком сильными, он положил в рот кусочек конфеты.

Наконец образ матери побледнел, а воспоминание о юноше из траттории вернулось. И он представил, как стал бы совать конфеты ему в рот, пока густая нуга не начала бы вытекать из уголков его рта, а глаза — умолять прекратить. Его тело лежало бы в ванне, и время от времени он погружал бы его в воду, чтобы обмыть испачканное шоколадом лицо. И его тонкие волосы расплывались бы под водой, словно нежные нити медузы, танцующие в океане. Его тело дрожало бы, сопротивлялось и дергалось, вскидывалось и противилось, пыталось оттолкнуть его, чтобы всплыть на поверхность, но снова и снова соскальзывало бы с края ванны в глубину, которая, собственно, и не была глубиной. Словно рыба на крючке, словно угорь, которому не хватило места в банке, словно жертва пыток, которую лишают кислорода…

Матиас настолько возбудился, представляя борьбу незнакомца со смертью, что его рука скользнула под одеяло, и он застонал от наслаждения, не в состоянии досыта насмотреться на картинки в своей голове. И ему хотелось, чтобы они никогда не заканчивались.

Тильда вышла на улицу. Воздух был теплым, слегка моросило, и на ее коже тут же образовалось легкая влажная пленка. Она закрыла дверь бутика с тройной системой безопасности и огляделась по сторонам. Она нервно крутила ключ на указательном пальце правой руки, морщила лоб, вытягивала шею и окидывала взглядом улицу, чтобы продемонстрировать прохожим, что она кого-то ждет. Зачем она устраивала театр, Тильда не знала, и в такие моменты, как этот, сама себе казалась странной. Или же причина была в ее неуверенности, которая с годами становилась все сильнее?

Было начало восьмого. Собственно, она заканчивала работу в шесть часов, но сегодня нужно было рассортировать новые товары и развесить их, что заняло больше времени, чем обычно. Она была вне себя от беспокойства. Алекс не подходил к телефону. Она трижды пробовала дозвониться до него, но все безуспешно. Она не могла этого объяснить. В его состоянии он не должен был уйти, но в это время обычно бодрствовал, поскольку обычно спал до трех часов, а после медленно входил в день. Ее волнение все усиливалось, потому что он не брал трубку телефона в квартире и его мобильный тоже был выключен. Она надеялась, что он не пошел на работу, хотя этого тоже можно было от него ожидать.

В городе пахло затхлостью. Из-за высокой влажности у Тильды возникло ощущение, что грязь с улицы налипает на ее легкие. Тем не менее она не двигалась с места, потому что просто не знала, чем заняться этим вечером.

Эви! Она позвонит Эви! Она обладала положительным взглядом на мир и была такой беспечальной, что в ее присутствии можно будет на пару часов забыть о своих заботах.

Тильда прошла несколько шагов до своей машины и поехала домой. Ей все равно не оставалось ничего другого, и она совершенно точно знала, что скоро будет не в состоянии что-то делать и впадет в депрессию, если не удастся каким-то чудом пригласить к себе Эви.

По какой-то причине она не сбросила туфли, когда зашла в квартиру, И прошлась на высоких каблуках до гостиной. Может быть, потому, что без обуви она не нашла бы в себе силы еще раз выйти из дому. Она подошла к бару, налила бокал тепловатого, мартини и выпила его. Это был просто ежевечерний ритуал окончания рабочего дня, никак не связанный с алкоголизмом.

Через десять минут ей стало еще легче, потому что Эви сразу же сняла трубку.

— Сладкая моя! Как у тебя дела, хорошо?

— Да так себе. Сегодня так, завтра так. На этот вопрос я могла бы отвечать каждый день по-разному. А как дела у тебя?

— Все в лучшем виде! Все прекрасно.

— Эви, у тебя есть время? Я имею в виду не завтра и не на следующей неделе, а сегодня вечером. У меня уже крышу рвет.

Эви ненадолго задумалась.

— О’кей. Я приеду к тебе. Где-то через три четверти часа, мне еще кое-что нужно тут закончить.

— Прекрасно. Я жду тебя. Ты голодна?

— Я голодна всегда, но ничего не ем. Я на диете. Может, у тебя найдется бутылка шампанского? Этого будет достаточно. — Она хихикнула. — Пока.