Александр усадил родителей в карету, но сам остался дома. Сегодня они отправлялись в Неменку, а ему по его соображениям, не следовало присутствовать при этом визите. Это тоже был, по-видимому, один из его «стратегических ходов». Должно быть, он не хотел обращать на себя внимание Топольского, который мог бы насторожиться, встречая его слишком часто в Неменке; возможно, что был у него и другой расчет: чем дольше Винцуня с ним не увидится, тем более страстно захочется ей видеть его на балу. Он тосковал по ней безумно, в последние дни даже побледнел от тоски, но устоял против искушения и не поехал.

Кучер долго понукал лошадей, прежде чем им удалось сдвинуть с места графскую карету. Наконец она медленно покатила по двору. Снопинская высунулась из окна и крикнула стоявшей на крыльце сироте Антосе:

— Смотри мне, хорошенько следи за ключами!

Снопинский тоже высунул было голову, знать, хотел поручить что-то Александру, но только махнул рукой и спрятался в глубине экипажа, ворча себе под нос:

— В разгар жатвы! В разгар жатвы!

Та же сцена повторилась на следующий день. Супруги собрались нанести визит пани Карлич. Снопинская при мысли, что ей придется встретиться с такой богатой и блестящей светской дамой, бледнела и не знала, куда деть руки, обтянутые желтыми перчатками. На этот раз Александр не остался дома. Когда родители сели в карету, он вскочил в свою легонькую двуколку и, опередив неповоротливую колымагу, помчался к своей знатной приятельнице, чтобы предупредить ее о родительском визите.

Эти выезды продолжались две недели почти ежедневно. Пан Ежи был сердит и сильно озабочен. Всякий раз, возвратившись после визита домой, он ходил по комнате, заложив руки за спину, и бормотал:

— И чего только я не делаю ради этого дурака! В разгар жатвы!

Или начинал осыпать себя упреками:

— Ей-Богу, я сам валяю дурака! В разгар жатвы!

Но неизменно прибавлял:

— Может, женится, даст Бог, остепенится… В разгар жатвы!..

Снопинская дома сразу снимала клетчатое платье и атласную пелеринку, аккуратно складывала их в сундук и, переодевшись в миткалевый халатик, бегала с ключами в руках из одной кладовки в другую, проверяя, не убыло ли чего-нибудь за время ее отсутствия. А Александр похаживал по своей комнате, торжествующе щелкал пальцами и напевал:

— Винцуня будет моей! Будет моей! Вот! А Топольскому от ворот поворот!

Ездил и он с визитами приглашать на бал молодежь. Побывал он и в Тополине. Болеслав немного удивился неожиданному гостю, но, узнав, в чем дело, учтиво принял приглашение и обещал приехать. А когда Александр сообщил, что праздник устраивается главным образом для того, чтобы доставить удовольствие матери, и сказал о ней несколько нежных слов, Болеслав подумал: «Есть и у этого лоботряса добрые черты, раз он любит и уважает своих родителей» — и, прощаясь, крепко пожал Александру руку, так как, по обычаю всех хороших людей, больше жалел, чем осуждал.

В Неменке тоже сильно оживились. Тетушке хотелось, чтобы любимая племянница предстала перед соседями во всем блеске своей красоты, но Винцуню не надо было уговаривать, она сама лихорадочно готовилась к празднику. Болеслав радовался, видя ее снова оживленной и веселой, и говорил Неменской:

— Хорошо, что Винцуня развлечется. Может, этого ей и недоставало.

А про себя добавлял: «Ей семнадцатый год, а у молодости свои права. Боже меня упаси нарушать их».

И сам из уездного города привез Винцуне белое креповое платье, розовый шарф и венок из искусственных розочек на голову.

Наконец наступил день святой Анны, день, которого с нетерпением ждала вся округа. Внутренний вид адампольского дома неузнаваемо изменился. А дом был не маленький; когда-то в нем жили родители графини, и комнаты там были просторные. Прекрасно отделанные некогда полы еще сохранили остатки зеркальной гладкости, почти не выцвели стены, окрашенные в яркие цвета, — в старину красили прочно, — лишь там и тут были заметны следы разрушительного времени. В гостиной вместо прежней грубой ясеневой мебели стояла новая — премилые вещицы из красного дерева, купленные на деньги, которые Александр по секрету от отца занял у Шлёмы. Снопинского, вместе с его кроватью, ширмой и заваленным счетными книгами старомодным письменным столом, изгнали из спальни и кабинета и в обеих комнатах расставили ломберные столики и столики для закусок. То же было проделано и со спальней Снопинской, откуда вынесли несколько штук небеленого холста, бесчисленные мотки шерсти и, кажется, даже корзину с наседкой, препроводив все это на время во флигель, в комнатку Антоси. Самую большую комнату, освобожденную от катка со скалками, бельевых сундуков и гладильной доски, превратили в зал для танцев. Там-то на свежевыбеленных стенах развесили сделанные Александром светильники, окружив каждый гирляндой бессмертников и васильков; туда же снесли собранные по всему дому стулья и поставили их по стенам; все подоконники были уставлены огромными букетами роз и других цветущих растений. В другой комнате, тоже просторной, которая обычно пустовала, устроили столовую; там и тут на полах пестрели ковры и коврики, дешевые, но веселые и новенькие, только что купленные. По всему дому вертелись лакеи в белых нитяных перчатках, два повара, приглашенные из особняка графини, хлопотали в кухне, готовя паштеты, торты, мороженое, лимонад и прочее. Александр, с утра принаряженный, причесанный, надушенный, бегал из кухни в буфетную, из буфетной в кухню, всеми командовал, всех поправлял, что-то переставлял, прилаживал, явно чувствуя себя в своей стихии, причем не упускал случая чмокнуть в руку отца или мать, ошарашенных непривычной суетой и расходами, и с удовольствием видел, как в ответ на его ласку озабоченные и огорченные лица родителей разглаживаются и светлеют.

Когда под вечер во дворе зажгли разноцветные фонари, а в комнатах — свечи и лампы, все стояло наконец на своих местах и выглядело весьма недурно. Правда, не было здесь той непринужденности, того безукоризненного изящества, по каким узнают дома, где привыкли к большим приемам; чувствовалась поспешность приготовлений, да и бережливость хозяина давала себя знать, но, благодаря вкусу и изобретательности Александра, ничто не производило смешного впечатления, а глазам провинциальных обывателей, которые ничего лучшего не видели, все эти фонарики и клумбы на подоконниках могли показаться изысканнейшим украшением.

Музыкантов, которых Александр нанял в уездном городе, — четыре скрипки, контрабас и кларнет, — поместили не в самом зале для танцев, а в боковой комнатке, как бы в нише, отгородив ее пунцовой портьерой и украсив дверной проем ветками плюща, заимствованного из оранжереи графини.

Бал у арендатора вызвал волнение во всей округе, и в гости старались не опоздать. Отцы семейств были рады случаю сыграть партию в преферанс, узнать, как идут дела у соседа, потолковать о газетных новостях; матерям не терпелось представить обществу своих дочерей, а девицы трепетали от счастья при одной мысли о новых нарядах, о музыке, о танцах, и едва ли не каждая из них втайне мечтала встретить среди молодежи того, кто был ей милее других; должно быть, подобное желание обуревало и молодых людей, так как и они не замедлили явиться точно в назначенный час.