Дама рассмеялась и сказала:

– Я уверена, что вы такой глупости никогда не сделаете.

– Нет, сделаю!

– Ну так я ее не боюсь.

По лицу генерала скользнула улыбка, которую он, однако, удержал и молвил:

– Ага! значит, это для него не было бы новостью! О, господи! Разрази нас, пожалуйста, чтобы был край нашему проклятому беспутству!

– А вы в самом деле болтун!

Улыбка опять проступила на лице генерала, и он, встав, ответил:

– Да, да, я большой болтун, это «замечательно»!

Он с нескрываемым пренебрежением к гостье надел в комнате фуражку и вышел, едва удостоив собеседницу чуть заметного кивка головою.

В передней к его услугам выступила горничная с китайским разрезом глаз и с фигурою фарфоровой куклы: она ему тихо кивнула и подала пальто.

– Мерси, сердечный друг! – сказал ей генерал. – Доложите моей сестре, что я не мог ее ожидать, потому что… я сегодня принял лекарство. А это, – добавил он шепотом, – это вы возьмите себе на память.

И он опустил свернутый трубочкою десятирублевый билет девушке за лиф ее платья, а когда она изогнулась, чтобы удержать бумажку, он поцеловал ее в шею и тихо молвил:

– Я стар и не позволяю себе целовать женщин в губки. С этим он пожал ей руку, и она ему тоже. Внизу у подъезда он надел калоши и, покопавшись в кармане, достал оттуда два двугривенных и подал швейцару.

– Возьми, братец.

– Покорнейше благодарю, ваше превосходительство! – благодарил швейцар, держа по-военному руку у козырька своего кокошника.

– Настоящие, братец… Не на Песках деланы… Смело можешь отнести их в лавочку и потребовать себе за них фунт травленого кофе. Но будь осторожен: он портит желудочный сок!

– Слушаю, ваше превосходительство! – отвечал швейцар, застегивая генерала полостью извозчичьих саней. Но генерал, пока так весело шутил, в то же время делал руками вокруг себя «повальный обыск» и убедился, что у него нигде нет ни гроша. Тогда он быстро остановил извозчика, выпрыгнул из саней и пошел пешком.

– Пройдусь, – сказал он швейцару, – теперь прекрасно!

– Замечательно, ваше превосходительство!

– Именно, братец, «замечательно»! Считай за мной рубль в долгу за остроумие!

Он закрылся подъеденным молью бобром и завернул на своих усталых и отслуживших ногах за угол улицы.

Когда он скрылся, швейцар махнул вслед ему головою и сказал дворнику:

– Третий месяц занял два рубля на извозчика и все забывает.

– Протерть горькая! – отвечал, почесывая спину, дворник.

– Ничего… Когда есть, он во все карманы рассует.

– Тогда не взыщи.

– Беспременно!

Гостья, как только осталась одна, сеейчас же открыла свой бархатный мешок, и, вытащив оттуда спешно сунутые деньги, стала считать их. Тысяча рублей была сполна Дама сложила билеты поаккуратнее и уже хотела снова закрыть мешок, как ее кто-то схватил за руку.

Она не заметила, как в комнату неслышными шагами вошел хорошо упитанный, розовый молодой человек с играющим кадыком под шеей и с откровенною улыбкой на устах. Он прямо ловкою хваткой положил руку на бронзовый замок бархатной сумки и сказал:

– Это арестовано!

Гостья сначала вздрогнула, но мгновенный испуг сейчас же пропал и уступил место другому чувству. Она осветилась радостью и тихо произнесла:

– Valerian! Где был ты? Боже!

– Я? Как всегда: везде и нигде. Впрочем, теперь я прямо с неба, для того чтобы убрать к себе вот этот мешочек земной грязи.

Дама хотела ему что-то сказать, но он показал ей пальцем на закрытую дверь смежной комнаты, взял у нее из рук мешок и, вынув оттуда все деньги, положил их себе в карман.

Гостья всего этого точно не замечала. Глядя на нее, приходилось бы думать, что такое обхождение ей давно и привычку и что это ей даже приятно. Она не выпускала из своих рук свободной руки Валериана и, глядя ему в лицо, тихо стонала:

– О, если бы ты знал!.. Если бы ты знал, как я истерзалась! Я не видала тебя трое суток!.. Они мне показались за вечность!

– А-а! что делать? Я этих деньков тоже не скоро забуду! Куда только я ни метался, чтобы достать эту глупую тысячу рублей! Нет, теперь я убежден, что самое верное средство брать со всех деньги, это посвятить себя благодетельствованию бедных! Еще милость господня, что есть на земле дураки вроде oncle Zacharie. [4]

– Оставь о нем!

– Э, нет! Я благодарен: он уже во второй раз дает нам передышку.

– Но не доведи себя до этого, мой милый, в третий.