Клоун, блин!

Следующие несколько часов мной занимаются доктора. Светят в глаза, слушают сердце, везут на томограф, снимают энцефалограмму. Я замечаю растерянность, с которой они переглядываются, но меня беспокоит другое – я до сих пор не слышу тебя. Что за шутки, брат? Почему ТЫ не приходишь в себя?

Когда меня наконец оставляют в покое, я зову тебя. Раньше такого не было – чтобы я совсем не ощущал твоего присутствия. Но раньше ты не получал пулю в голову.

– Дан. Дан. Дан!

Тишина. Я ничем не могу тебе помочь. Мне остается лишь ждать.

Ты не возвращаешься ни на следующий день, ни на следующей неделе. Растерянность докторов сменяется нездоровым любопытством. От меня скрывают причину, но всезнающий Жан выдает мне «страшную» тайну. Оказывается, пуля Смита не только не задела жизненно-важных центров, но и вообще никак не сказалась на мозговой активности. Если бы не входное отверстие и отчетливо заметный на рентгене кусок расплющенного металла в твоей черепной коробке, можно было бы подумать, что ничего не было. Собранный консилиум долго совещается и большинством голосов решает не трогать пулю. «Во избежание».

– Не такой уж ты уникум, - утешает меня хирург, - многие живут с железом в мозгах.

Да неужели? И в армии при этом служат, ага.

– Вытащить ее нельзя?

– Нет, - решительно отрезает он, - никто не согласится, учитывая, что сейчас ты вполне здоров.

Я-то здоров…

В первый раз Вики входит ко мне тихо, нерешительно замирает в дверях. Молчит, кусая губы. На ней джинсы и старый синий кашемировый свитер. Мне он нравится, потому что идет к ее глазам. Перед моей последней командировкой мы отвезли свитер на дачу вместе с другими ненужными вещами.

– Привет, - говорит Ви и нервно убирает выбившуюся из хвоста прядку за ухо.

– Ты подрезала волосы?

– Да. Тебе нравится? – любимые глаза наполняются слезами.

– Нравится, тебе так лучше. Не плачь.

Протягиваю руки, она подходит, садится на край кровати и обнимает меня. Целует, осторожно касаясь лица. Жан сказал, что я выгляжу почти нормально, но Вики все равно пугается. Гладит скулы, лоб – где нет повязки, и снова целует. Кого она видит сейчас – тебя или меня? Я обнимаю свою жену, понимая, что ничего уже не будет, как раньше. Нам обоим придется как-то мириться с тем, что есть.

– Ложись рядышком, - я отгибаю край покрывала.

– А можно? – Вики оглядывается на дверь. Моя девочка, кого нам теперь-то бояться? Все самое страшное уже произошло.

– Можно. Иди ко мне.

Мягкий кашемир ее свитера я до сих пор помню на ощупь. Как и изгибы ее тела, и тихое, осторожное дыхание в ямку на шее. С ней мне спокойно, как ни с кем на свете.

Вики обвивает меня руками, прижимается так, будто боится, что исчезну.

– Как дела у детей?

– Все хорошо, - она даже не поднимает головы, прижимаясь щекой к плечу. Глаза закрыты, но слезы все еще струятся, - Анж говорит о тебе каждый день, Ким… они скучают, Дан.

Дан…

– Я тоже по ним скучаю.

Мы молчим. Я вспоминаю наш последний вечер. Шел дождь, Ви купила новый зонт и показала его мне. Я похвалил, конечно, хотя даже не разобрал, какого он был цвета. Думал о Педро, который уже второй месяц не передавал сообщений. Я боялся, что парнишка не справится. Родная кровь все-таки.

Вики все поняла, но не обиделась. Только подошла, обняла со спины, и мы просто смотрели на дождь. А потом она спросила, все ли в порядке у тебя.

– Что с Оримой? – спрашиваю я.

– Орима наша. Вы справились, Дан.

– Когда все наладится, поедем домой. Я очень хочу домой, Ви.

Наверное, я не имел права настаивать. Вики не хотела возвращаться в наш дом, она всегда считала его слишком… большим, несовременным? Или слишком НАШИМ? Твоим и моим.

– Как скажешь… милый, - она нежно гладит меня по груди, - будет все, как ты хочешь.

На четвертый день моего заключения Веньяр не выдерживает и разбалтывает мне новости. Новости того стоят.

– Ты не представляешь, что сделали эти придурки! А ведь Сандерс нас предупреждал! Предупреждал ведь?

– Предупреждал. Что сделал Кортни?

– Попытался убить командора. Кому-то не дают покоя твои подвиги, - Жан, придвинув стул к моей кровати, вытаскивает пачку сигарет.

– Давай без лирики, а?
– прошу я, с раздражением дожидаясь, когда он закурит.

– Есть без лирики, - он затягивается. Я не останавливаю его, пусть персонал с ним ругается. – В общем, королевна наша сдала своего таинственного покровителя. И знаешь, друг, мы были правы – это контрразведка постаралась.

– А кто же еще?