Непонятно было, сколько она уже тут лежит. Кейт обвела взглядом комнату и ничего не поняла. Хотя помещение, в котором она находилась, назвать комнатой можно было с большой натяжкой. Это напоминало кладовку. Или каморку. А может, автофургон… Но «коробочка» – так она мысленно окрестила свое пристанище, стояла на месте, и не похоже было, чтобы ее куда-то везли. Кейт лежала на широком жестком ложе, похожем на топчан. Пошевелить рукой или ногой не было никаких сил, она могла только водить взглядом вокруг себя.

Как это часто бывает, от всего пережитого и главное – от всего выпитого у Кейт совершенно отшибло память. Она не знала, где носила ее судьба, начиная примерно с того момента, когда она, кажется, поговорила с Жаном. А может, и не поговорила, может, это ей приснилось?

В маленькое квадратное окно ярко светило зимнее солнце. Похоже, она в Техасе… Хм. Это уже кое-что. Вокруг висели домотканые яркие ковры, расписанные индейским национальным рисунком, в углу стоял стол с какой-то емкостью и стаканом, крутящийся стул на колесиках, остальное пространство занимала ширма, опять же ручного производства, с плетеными боками, за которой Кейт уже больше ничего не видела. Вполне современные жалюзи наполовину закрывали окно. Вот и все.

– Это я что же, у индейцев, что ли? – Ей стало как-то не по себе: у них не очень любили жителей резерваций, но лично Кейт никогда с ними не сталкивалась и не была знакома. Она всегда по-детски представляла, что здесь живут в хижинах, до сих пор носят перья и набедренные повязки, ничегошеньки не зная о достижениях цивилизации.

Может, все-таки, это не поселение коренных жителей? Может, кто-то просто коллекционирует индейские ковры и живет в загородном маленьком домике… Присутствие современного офисного стула и жалюзи на окне немного бодрило ее, но не слишком проясняло положение. Вокруг было призрачно тихо.

– Вот так, – пробормотала Кейт себе од нос. – Вчера в Париже, сегодня – в хижине команчей!

Хотя, какое там «вчера» и «сегодня»? Она же не знает, какой сегодня день, сколько времени прошло с тех пор, как она… а что с ней, собственно, случилось?.. Ох, ну хоть бы кто-нибудь что-нибудь рассказал! Что же она так и будет лежать одна?

– Эй! Хелло! Есть тут живые или нет?

Кейт попыталась встать, но голова так сильно закружилась, что она рухнула на свое странное ложе, накрытое очередным национальным ковром, как подкошенная, и снова потеряла ориентацию в пространстве. Перед глазами все плыло. Она видела, как вошла женщина, старая и сморщенная, подошла к ней и, бормоча под нос что-то на непонятном языке, стала бесцеремонно складывать Кейт на место. Та попыталась возразить, но язык словно сковало параличом и мышцы перестали повиноваться. Старуха бросила ей через плечо уже по-американски:

– Спи! – И вышла из комнаты, где вместо двери висел один из многочисленных ковров, от которых, честно говоря, у Кейт уже болели глаза.

Она решила последовать совету старухи и провалилась в сон.

Ей снились кошмары. Она от кого-то убегала. Что-то черное, светящее фарами, наступало на нее, что-то тащило вниз, вниз, вниз по огромной широкой лестнице, которая вела, казалось, в преисподнюю. Она пыталась высвободиться от чьих-то цепких рук, тащивших ее по ступенькам, и подняться, она пыталась кричать и звать на помощь. Но рот не слушался и не открывался, из груди вырывался стон… Руки, тянувшие ее вниз, вдруг оказались руками Сандры и Барби. Она снова закричала. Но в этот раз у нее получилось, и кто-то потащил ее вверх, кто-то очень близкий и знакомый. Она не видела его лица, только по ощущениям помнила, что уже встречалась с этим человеком… И все продолжала кричать…

– Эй!

Кейт открыла глаза, тяжело дыша. Над ней склонилась старуха. Она была встревожена.

– Эй! Ты боишься темноты или снов?

– Какой темноты?

– Я не оставила у тебя света, когда уходила.

– А… солнце где? – Кейт посмотрела туда, где недавно было окно, и поняла: она проспала до ночи.

– Ты кричала. Звала его на помощь.

– Кого?

Старуха покачала головой и промолчала. Значит, она проснулась от этого кошмара, а старуха прибежала на ее крик.

– Вы кто?

– Ты все равно не запомнишь мое имя.

– Вы… я – в резервации?

Старуха кивнула. На вид ей было не меньше девяноста, лицо ее все состояло из морщин, по обе стороны от высокого лба, сдавленного у висков, красовались тоненькие косички.

И как она могла сомневаться! Конечно, она у индейцев! Не повезло, так не повезло. Неизвестно еще, что с ней случилось и сколько она тут лежит.

– Пить?

– Не откажусь.

Старуха принесла воды, которая показалась Кейт невероятно вкусной, и что-то на хлебе. Съев загадочный бутерброд, не спрашивая, на всякий случай, из чего он состоит, Кейт попыталась встать.

– Э, нет. Тебе рано.

– То есть как это – «рано»?

– В тебе очень много лекарства. Ты упадешь.

– Какого такого лекарства? – угрожающе спросила Кейт.

– Не бойся. Я им всех лечу. И никто не жаловался. А вот это, – старуха показала одноразовый шприц, – я сделала тебе, чтобы ты успокоилась и перестала метаться в бреду, когда тебя ко мне притащили.

– А… меня притащили?

Старуха улыбалась, обнажая частые, но совершенно желтые, как у мыши, зубы.

– Сама ты в таком виде и шагу не могла ступить.