Во дворе мы спешились; несчастную людоедку, которую даже я начал жалеть, торопливо прикрыли покрывалом и сунули в её посиневшие руки чашку с горячим дымящимся чаем. Она торопливо сделала глоток, и её вырвало прямо нам под ноги. Она упала на карачки, продолжая извергать содержимое своего желудка, и, уверяю вас, там были отнюдь не мухоморы.

– Она не сможет есть нашу еду, – определил церемониймейстер, брезгливо разглядывая то, что извергла эта омерзительная монстриха. – Слишком поздно. Вы не сможете сделать из неё человека снова.

– А никто и не пытался, – грубо ответил я. – Её следует показательно казнить.

Услышав это, людоедка перестала корчиться и, отерев свою безобразную физиономию, осклабилась и гнусно захихикала. При свете занимающегося дня она выглядела еще отвратительнее. Её тело, несомненно крепкое и сильное, было странного цвета, словно то, на чем она спала, глубоко въелось в её кожу, покрытую расчесами и язвами. Волосы, торчащие дыбом, были богато украшены засохшими (и не очень) лепешками того самого… на чем она спала. И смердело от неё невыразимо.

– Снимите с неё платье, – резко сказал Черный, – и отмойте его как следует. Его нужно похоронить. Там много кого нужно похоронить…

– Об этом вам лучше сказать господину Дракону, – церемониймейстер, словно вспомнив, зачем он тут, торопливо поклонился, – он ждет вас.

Черный мрачно оттянул полу своего грязного одеяния.

– В таком виде? – произнес он. Церемониймейстер еще раз любезно поклонился, весь сочась уважительным подобострастием:

– Господин Дракон велел с почтением проводить вас к нему, как только вы явитесь, – сказал он. – Прошу!

К Дракону нас тоже проводили с превеликим почтением. Четверо слуг бежали впереди нас по зеркальному натертому до блеска полу и щедро посыпали наш путь розовыми лепестками, четверо бежали позади и тут же надраивали пол опять же до блеска, потому что обувь наша оставляла желать лучшего в плане чистоты и гигиены. Скажем прямо, мы оставляли после себя целые комки грязи на глянцевой поверхности, и наш жалкий потрепанный вид вовсе не вязался с богатым убранством королевской части дворца, разительно отличающейся от той части здания, где жили мы. Там, безусловно, было все необходимое, и превосходная по здешним меркам постель, и столовая в небольшом, но красивом зале с колоннами в виде прекрасных богинь, на чьих изящных головках покоился куполообразный свод, расписанный прекрасными фресками... Но настоящий шик был здесь. Наверное, с этой блестящей лакированной мебели и пыль стирали бархатными тряпками! Курильницы с благовониями стояли на каждом шагу, и нежные ароматы, переплетающиеся в воздухе, немного заглушили тот смрад, что испускала наша одежда. Бегущие впереди нас слуги поспешно разводили перед нами в разные стороны тончайшие занавеси и тяжкие портьеры с золотыми кистями, чтобы мы, не дай бог, не испачкали их своими грязными головами, и пажи, стоящие возле каждой новой двери, обмахивали нас опахалами, немного отгоняя наш тяжкий запах.

Услужливый церемониймейстер отдернул очередную портьеру, отделяющую нас от зала, и мы ступили прямо в море света, ослепленные.

Это была спальня Дракона, красивый круглый зал с колоннами. Посередине её, собственно, и возлежал сам хозяин, на прекрасном пуфике под огромным, просто фантастическим балдахином, искусно вышитом шелками. Благовония курились и здесь, с той лишь разницей, что курительницы не стояли на полу, а были укреплены в нишах на стенах и походили на красные оконца.

Дракон пил вино. У меня глаза на лоб полезли, когда я унюхал хмельной запах, исходивший из огромной кружки, вполне сгодившейся бы нам на ванну, которую Алкиност Натх держал в лапе. Видно, это была уже не первая его кружка, и глаза его были мутны и тусклы, и не понятно было, празднует ли он нашу победу или справляет поминки.

– Та-ак, – неопределенно протянул он, и Черный тотчас принял вид ершистый и упрямый. Это не укрылось от внимания захмелевшего Дракона, и он не сдержался, хохотнул. Наверное, он хотел показаться нам строгим и рассерженным, но вино расслабило его. Тем более что наш вид и без вина у кого угодно вызвал бы хохот – двое безобразнейших засранцев среди великолепия дворца, не снившегося даже китайским императорам. – Значит, самоволие?

– Господин Дракон ошибается, – смело и дерзко возразил Черный. – Какое самоволие я себе позволил?!

– Разве я разрешал тебе идти в замок, принадлежащий людоедам? – скорее для порядка, чем порицая, спросил Алкиност Натх. Черный тут же скорчил невинную физиономию:

– А разве ты запрещал мне, государь? Нет; я сам узнал о горе, постигнувшем кнент. Я не знал, что ты будешь недоволен тем, что я попытаюсь выкурить людоедов из их норы. Вот если бы ты мне обо всем рассказал и запретил, мой государь, я бы не посмел тебя ослушаться. А если б ослушался, ты был бы в праве гневаться. А так…

Алкиност расхохотался.

– Ты ловкий юноша, Зед, – произнес он. – Я думал, твоя сила заключена в бесстрашии. Но это только малая часть её. Главное же в тебе – это твоя наглость. И она далеко поведет тебя.

Черный почтительно поклонился, шаркнув ножкой.

– Эй, там! – крикнул Алкиност. – Готовы ли ванны для господ принца и его друга? Да принесите вина побольше! Нам сегодня есть что праздновать!

Не успели мы и глазом моргнуть, как послушные, как болванчики, слуги (вот почему меня вечно тянет на мысли о китайских императорах, слуги-то все айки, похожие на китайцев, как близнецы-братья) притащили и установили прямо на богатый паркет две роскошные ванны из белого и крапчатого мрамора, из которых поднимался душистый пар, и развернули ширмочку из нарядного шелка. Еще один, самый улыбающийся и круглолицый айк, кланяясь, предложил нам вина, подогретого ровно настолько, чтобы аромат его соблазнительно щекотал ноздри. Красавицы с нарумяненными нежными щечками и белыми цветами в смоляных волосах с почтительными поклонами потянули свои чистенькие ручки за нашими ужасными вонючими тряпками.