Второй воин ответил: «Это честь на поле боя». И отдал ему Яр Блеск Солнца, чтобы могучий воин прославлял величие его.

А третий воин рассмеялся и беспечно ответил: «Смерть? Кажется, это то, что случается с человеком в конце жизни. Странно, что ты, Бог, не знаешь такой простой вещи!». И отдал Яр Луч Солнца весельчаку, чей язык остер, как меч.

Крифа вдруг дернулся судорожно и до боли сжал руку сестры; его потемневшие глаза на бескровном лице были как черные провалы.

– Хорошенько помни эту легенду! Её имеют право знать лишь наследники королевской крови. Её и имена мечей и их обладателей. Они знают… знают и еще одну тайну. О венце и Лесной Деве. Это древние реликвии… По этим знаниям в спорном случае выбирают короля. Я рассказывал тебе о них. Хорошенько помни! Теперь найди своих братьев по оружию, – сказал он; он уже не видел и не слышал, даже её вопли и причитания не доходили до его сознания. – Меч Этим Один у рыцаря Натаниэля, он еще на прошлой неделе бежал из Мунивер от гнева отца. Айон Один у… – договорить он не успел, голос его вдруг осекся, и причитания Кинф взлетели над деревьями:

– Крифа! Крифа!

Юноша, совсем еще хрупкий мальчик, на полуслове раскрыв рот, удивленно смотрел в небо мертвыми глазами. Тонкие пальцы разжались, освобождая от своих объятий рукоять меча; рыдала женщина, молчали рабы, и промежуток между жизнями был долог и скорбен.

– Королева, – Савари, старый маг, с высохшим от времени лицом откинул капюшон и склонил седую голову. Рабы опустились на колени прямо в грязь. Хмурый старик вынул из слабых рук клинок и протянул его девушке, рыдающей у изголовья умершего. – Теперь ты наша королева. Идем, мы должны выполнить последнюю волю нашего бывшего короля.

– Да, – она больше не плакала; тонкие пальчики, украшенные перстнями, перепачканные в болотной тине и грязи, сжались на гладкой, еще теплой рукояти. Тепло рук брата Крифы… она навсегда запомнит его.

Рыцарь Горт снял с Крифы шлем и подал ей.

– Мы должны будем уехать из Эшебии, – сказал Савари. Она глядела в мертвые глаза брата:

– Да.

– Надолго.

Ответа не было.

Черный раб закрыл лицо покойного принца её черным покрывалом.

**************************

В далекой Пакефиде, разделенной на множество Мирных Королевств, была открыта пещера…

**************************

Шут был голоден, но не побит (побить его, правда, не пытался никто, кроме царя Чета, но и тому не удавалось), и это было хорошо, потому что означало, что он все ещё жив. Убить его хотели многие, но никто не мог, включая царя. Он был голоден так, что сытость представлялась ему возможной лишь у Врат Небесного жилища Яра.

Что касается побоев… побитым (точнее, попинанным) мог быть только его труп.

«Удачно складывается жизнь»,- отметил Шут, удобно устраиваясь на разрушенном пьедестале бога, низвергнутого сонками с крыши, куда тот предварительно был втащен на веревке. Статуя разлетелась вдребезги под громкий одобрительный рев толпы. Очень, очень зрелищно и весело было.

Сапоги Шута были истрепаны (но все-таки были), темно-фиолетовый костюм с серебряными заклепками почти новый (всего третий год ему), длинные светло-пепельные волосы вымыты (на прошлой неделе), а ножны внушительных размеров меча были начищены до блеска, и это было странно вдвойне. Или втройне.

Во-первых, Шут был карянином-аристократом. Или эшебом – сонки не особенно заостряли на этом внимание. Карянин – и вдруг Шут. Во дворе царя сонков – завоевателей.

Его, конечно, пытались вздернуть, но не так-то просто успокоить лучшего поединщика и фехтовальщика в Эшебии.

Прежде, чем он успокоил самых отчаянных сонков, его оставили в покое. И он остался шутом. Шут – карянин. Шут – дворянин. Странно. Во-вторых.

В-третьих – это его ножны. И меч. Ну, это-то было объяснить легко, зная, что собой представляет сам Шут. Меч был старинным и драгоценным уже одним своим лезвием, отточенным острее бритв цирюльников и отполирован яснее, чем все зеркала Эшебии… Которых, впрочем, осталось не так уж много: сонки не любят смотреть на себя с похмелья, а похмелье у них было почти каждый день.

Рукоять меча была украшена золотом и рубинами; меж узоров на гарде змеилась изящная надпись.

Правда, буквы были старые и забытые; черт знает, что там было написано. В общем, меч был дорогой, но будь он даже посыпан бриллиантами, или украшай его рубин-Король (величиной с голову слона), никто из сонков и подумать не посмел бы о том, чтоб украсть его. Вот не подумал бы, и все.

Итак, голодный Шут сидел в разграбленной зале бывшего короля Андлолора, ожидая обеда – а что? Его и кормили при дворе.

Если ограбить карянина побоялись, то дворец – нет. И ограбили. А потом подожгли. А еще потом приехал царь Чет и переколотил идиотов – грабителей дубиной, но было поздно, и ему пришлось жить в том, что от дворца осталось.

Посередине грязного закопченного зала на опаленных жаром плитах поставили мерзкое сонское божество: похабный козлоногий Чиши из низкой меди. Сонки, пытаясь прославить себя в веках, наградили бога всеми своими национальными чертами, добавив от себя ещё кое-какие детали, и несчастная статуя была похожа на пьяненького вдрызг сонка, идиотски ухмыляющегося, пропившего последние штаны, да еще и награжденного неверной женой парой отличных коровьих рогов. Из толстой, как у непотребной уличной девки, задницы торчал хвост (опять-таки коровий), а на мерзейшей физиономии вместо единственного глаза сиял редкий, бледно–красный, как розовое вино, алмаз. Конечно, рога, хвост и всего один глаз – это была отсебятина, ни рогов, ни хвостов у сонков не было, и глаз было два (если, конечно, второй никто не выбил в драке), но если отбросить вольные изыски неизвестного ваятеля, то божок, конечно, походил на сонка как две капли воды.