Проводив Дейму в вагон, Бенас тут же вышел, поскольку поезд скоро должен был тронуться.

Опустив руки, стоял он на перроне, глядя над головой Деймы куда-то за поезд. Учитель чуть поодаль прислонился к дереву. За рельсами текла темная мутная река. Старик, устроившись на цементных ступенях набережной, опустил в воду множество удочек.

Когда поезд тронулся, Бенас шагнул ближе к рельсам. Дейма высунулась из окна, он хорошо слышал ее слова:

— Отдохнешь, Бенас, все будет хорошо. Будь здоров. Бенас, чтоб больше тебе не снились такие сны.

Поезд быстро увозил ее. Бенас чувствовал, что его глаза воспалены. Еще долго он видел перед собой голову Деймы. Дождь хлестал по-прежнему. Когда поезд исчез за поворотом и живыми изгородями, Бенас поспешил за учителем, который уже направлялся к автомобилю.

Когда поезд отошел от станции, цыганка, сидевшая в другом ряду вагона, озабоченно поглядев на Дейму, спросила:

— Этот человек ваш родственник или знакомый?

Дейма молчала.

— Вы не обижайтесь, я ничего плохого… Он как-то странно глядел.

Дейма молчала.

Цыганка долго качала головой…

— Вы совсем промокли, учитель.

— И вы, доктор. Паскудный дождь. Лето в этом году переменчивое.

Когда машина катила по набережной, Бенас сквозь редкие кусты еще раз увидел рельсы и стоящих за путями лошадей; головы у лошадей были опущены. По стремнине грязной реки плыло большое зеленое дерево. Видно, его корни в этот миг зацепились за подводные камни или бревна, потому что дерево вдруг стало подниматься на дыбы, потом опять рухнуло, угодило в водоворот, который подгонял его все ближе к берегу, где течение прижало его к искрошившимся цементным плитам. Зеленые ветки изогнулись, оторвалась от них стайка листьев, листья прорвались сквозь ветки и убежали вдаль с течением. Потом дерево опять тронулось с места и, качаясь, уплыло по мутной реке вдаль, подобно коню распластав на воде гриву зеленой листвы.

— Это свое отжило, — сказал Бенас.

— Ну да. Километрах в пятнадцати есть обрыв, каждый год там подмывает несколько деревьев.

— Мы-то никуда не спешим, наверно?

— Да нет, носиться как угорелые не будем. — Учитель сказал это спокойно, даже равнодушно, удобнее устраиваясь за рулем.

Впереди против ветра летели три промокшие вороны. Машина быстро догнала их.

В городок они вернулись добрый час спустя.

— Давайте заглянем в пивную, — сказал Бенас.

— Вот это новость.

— Новость! Обычай такой… Нехорошо так вдруг возвращаться домой после проводов.

Поднимаясь по маленьким ступенькам в пивную, Бенас увидел Герду, которая стояла в своем магазинчике за прилавком, окруженная деревенскими бабами. Он заметил, а может, ему только показалось, что на Герде точно такая же кофта, какая была на Дейме.

Белокурая буфетчица даже руками всплеснула, увидев Бенаса и учителя.

— Вот гость долгожданный! — воскликнула она сипловатым голосом. — Не уважаете наше заведение, знаю, давно здесь живете, а вот только когда заглянули. Доктор, вы все дальше и дальше от нас.

Учитель, стряхнув воду с дождевика, тоже подошел к стойке.

— Небось, учитель виноват, заграбастал гостя и держит под замком, нам не показывает, ревнует.

— Так вот же — показал, не ревную, — рассмеялся учитель.

— Нате, ешьте, как сказал Чехов, — развел руками доктор Бенас. — Да я теперь стал почти чайный, Фелиция, — усмехнулся он, качая головой. — Никудышный из меня посетитель вашего заведения.

Фелиция поглядела на доктора внимательным взглядом: с головы до пояса. Его мокрые брюки заслоняла стойка.

— Будет вам шутить! Случилось что?

— Ничего такого, Фелиция. Как только выпью, ноги не держат. Косточки тяжелые стали. В остальном вроде бы нормально.

— С вами вечно что-нибудь не так, — оживилась Фелиция. — Вот славно когда-то здесь сиживали! — вздохнула она. — Еще один вместе с вами приезжал, такой долговязый, с бороденкой. Злющий такой, все искал к чему бы придраться. Ему тут никто не мог угодить.

— Даже вы? Кто это мог быть?..

— Художник, доктор. Фелиция все время художника вспоминает. Хороший человек, только манера держаться такая гордая, — сказал учитель.

— Как он меня мутыжил в первый день! — рассмеялась Фелиция. — Спрашивает: какая это рыба, а я и растерялась, знать-то знаю, а вспомнить не могу. А он: да какая из тебя хозяйка, если не знаешь, что на сковороде… Вот страху нагнал, подумала — ревизия.

— С художником тоже нехорошо — руки дрожат, суставы ноют, по санаториям ездит, может, и распрощается со своими художествами… А такие, как я, то есть врачи, запретили ему и думать об искусстве. Живите спокойно, не волнуйтесь, дышите чистым воздухом…