Диего де Сальваторе и Гарсиа д'Амбре поддержали предложения дона Антонио атаковать ночью и попытаться ворваться во внутрь. Однако сочли необходимым, на следующем привале, у леса, изготовить на всякий случай с десяток лестниц нужной длины и выпустить половину картечных зарядов по воротной башне, которая имела несколько бойниц и мортиру на верхней площадке.

— Даже если мы захватим весь дом, с башни, судя по плану, простреливается весь двор, в том числе и асотея. Буканьеры будут бить наших солдат на выбор, пока у них хватит зарядов, если мы не возьмём башню, — выдвинул ещё одну идею дон Диего. — Надо будет сделать парочку небольших таранов, чтобы выбить двери, которые окажутся закрыты.

— А что если нам попробовать взорвать башню? — испросив разрешения, подал ещё одну мысль де Карсо. — Пороха у нас достаточно, заложим по бочонку вот в эти ниши для фонарей,— он показал пальцем на тщательно прорисованную арку ворот, — и рванём, глядишь, башня и рухнет.

Предложение дона Антонио все посчитали дельным.

— Что ж, сеньоры! Благодарю за прекрасное обсуждение плана штурма. Так и решим. Ваш отряд, дон Диего будет атаковать со стороны ворот и начнёт первым, выстрелами кулеврин по башне. Отряд дона Гарсиа, как самый многочисленный, ударит со стороны тыла и должен ворваться в асьенду через калитку. Каждому отряду заготовить в лесу по три лестницы, не менее десяти ярдов длиной. Ваш отряд, дон Антонио будет находиться в резерве, на вас возлагается задача подрыва башни. Изготовить три ручных тарана, два из них перед штурмом передать другим отрядам. Собрать все имеющиеся пистолеты и вооружить дополнительно солдат для штурма помещений. Атакуем ночью по моей команде. Из пушек в темноте прицелиться сложно, ставить их придётся как можно ближе. Уже на асьенде заготовить для защиты пушкарей большие щиты из толстых досок, иначе буканьеры перебьют всю прислугу. На этом всё! — закончил д'Алавера, и собрался уже отпустить офицеров, когда его ухо уловило какой-то шум, донёсшийся с противоположной стороны лагеря.

Через минуту перед глазами дона Мигеля предстали связанные охотники.

— Поймали двух лазутчиков, сеньор д'Алавера, — доложил, спешившись, начальник дозора, — в миле южнее лагеря. Дрыхли, собаки, в кустах. Наверняка нас вынюхивали!

— Хорошо, можешь отдыхать, капрал. Тебе это зачтётся. Достойные дела, во славу испанской короны, губернатор не забывает.

— Пусть подведут поближе, — распорядился д'Алавера, движением руки отпуская капрала, — и вызовут Гутиэриса, а то эти еретики вряд ли понимают по-испански.

Четверо солдат из охраны, ухватив за локти, в один момент подтащили связанных буканьеров и поставили в трех шагах от испанского гранда.

Спустя двадцать ударов сердца примчался Гутиэрис — тщедушный испанец в болтающейся на нём колоколом кирасе и сползающем с крохотной головы шлёме. Как оказалось, он довольно бойко лопотал по-французски.

Этого времени дону Мигелю вполне хватило, чтобы присмотреться к стоящим перед ним охотникам. "Этот вряд ли что скажет,— подумал он о Лавале, — а второй, поупирается, но заговорит!", — поймав злобный бегающий взгляд Крысёнка, решил он.

— Вы из отряда Хитрого Пьера? — пристально вглядываясь в лица охотников, спросил испанец, прищурив старчески глаза.

Гутиэрис затарахтел, переводя вопрос на французский.

— Не понимаю тебя, сморчок! Слишком быстро бормочешь, — спокойно ответил Лаваль.

Самолюбивый Гутиэрис позеленел от злости, но сдержавшись, задал вопрос снова, произнося раздельно каждое слово.

— А теперь слишком медленно для моего уха, недоносок шлюхи! — явно издеваясь, проговорил буканьер.

Гутиэрис заверещал от такого оскорбления, как будто ему по ногам прокатили пушечный лафет, и едва удержавшись, чтобы не вцепиться в горло француза, затараторил так же быстро по-испански, как до этого говорил на французском.

— Эта французская собака издевается надо мной, сеньор д'Алавера. ...Да возьмёт дьявол его душу! — закончил Гутиэрис фразу, успев выпалить в адрес охотника с десяток изощрённых ругательств, причём ни разу не позволив себе богохульства.

— Подвесьте-ка молодца и поджарьте ему пятки! Может тогда он станет понятливее, — приказал дон Мигель.

Крысёнок, довольно сносно понимавший по-испански, вздрогнул.

"Допрыгался Пьер! Тянули его за язык, — не одобряя поведение товарища, подумал он. Зыркнув глазами по сторонам, Денье непроизвольно выругался. "Пять миль, бывает, проскачешь, а подходящего дерева, чтобы вздёрнуть человека на этой луговине не найдёшь. А тут на тебе — в сорока ярдах растёт! Что значит невезучий день", — расстроился он окончательно.

Лаваля в один момент подтащили к дереву и привязали за руки в двух футах от земли. Через десять минут Пьер уже орал благим матом, пытаясь поджать босые ноги от лижущих языков огня.

— Теперь ты заговоришь! Теперь ты заговоришь, шакал, сын вонючей ослицы, — суетился около костра Гутиэрис, подбрасывая ветки.

— Да заткнёшься ты, падаль, — взревел Лаваль и, изловчившись, поддал переводчику почерневшими ногами, сбив его на землю.

— Отвязывайте, — приказал дон Мигель, наблюдавший всю экзекуцию.

— Вздёрните буканьера! — распорядился он. — А на этой ветке приготовьте петлю для второго француза.

Солдаты расторопно раскидали огонь и сняли Лаваля. Так же быстро через нижние горизонтальные ветви перекинули две петли, выказав немалую сноровку в этом деле. Двое из них, подхватив охотника, потащили его к петле, два других взялись за свисавший конец верёвки.

"Если Пьера сейчас повесят, то мне тоже конец!" — лихорадочно подумал Крысёнок, привыкший видеть в Лавале свой талисман от всех напастей.