чтобы у самураев не возникло желания задержать молодцов-катерников подольше, Мы

отправили нашему брату, Божественному Тенно, соответствующее послание.

Пока не задерживаю Вас долее, капитан Балк.

«Сдал меня Мишаня. С потрохами сдал... Ну, погоди, ужо товарищ Великий…»

– Честь имею, Ваше Величество!

***

– Вадик! Ну, здравствуй, дорогуша. Заходи! Спасибо Фредериксу, свои апартаменты

уступил, пока императоры с ранеными общаться направились. Минут сорок на интим у

нас есть. Дверь только прикрой поплотнее, - Руднев плотоядно ухмыльнулся, - Видишь,

незадачка: хотел пристебаться к чему-нибудь, да для порядка в торец тебе двинуть, а не

выходит, блин. «Сделано хорошо», пришлось на фалах вывесить.

И Петрович заключил улыбающегося Банщикова в объятия.

– МолодцА, однако. Четверка. Твердая. И по всем твоим питерским житиям главный

вопрос у нас к тебе будет: Как ты, в принципе, умудрился Николая охмурить? Я, честно

говоря, на ваш с ним консенсус особенно не надеялся. Тем более, на столь скорый.

– Петрович, здорово! Я тоже соскучился по вам с Василием Александровичем, ей

Богу! Жуть как надоел этот роман в шифротелеграммах и секретных письмах. А четверка-

то почему, Василий Александрович? Может хоть с плюсом?

– С тротилом к Кадзиме вы не успели? А у меня из-за этого «Якумо» с «Токивой»

живыми отползли. Срок ухода Беклемишева с Балтики сорвали? Вот тебе и «минус балл».

С минометами затянули? Ага? Что, трояк корячится? Но я сегодня добрый, студент. Плюс

еще - за КЛки. Так что, таки-да, четверочка Вам, любезный, - за Балка ответил Петрович.

– Фу, какой педантичный стал! Вот уж от кого занудного скрипа не ожидал...

– Ты Всеволодовича моего не обижай, смотри. Мне от него, слава Богу, не только

лысина и отягчение в виде «минус двадцать годков» перепали…

– Ха! Роман ему с нами надоел! Слыхал, Всеволодыч?
– подмигнул Рудневу Балк, -

Ладно врать-то, господин военно-морской секретарь. Соскучился он...

До нас ли ему тут, шаркуну паркетному, было!? Уж о твоем-то романе вся Расея

наслышана. Это только до нас, до последних, все всегда доходило: на мостиках да в окопах

не до столичных салонных новостей. Вокруг, по большей части, или пошлые анекдоты,

51

или кровь, дерьмо и гайки в равномерном шимозном замесе. А ты у нас, оказывается, не

только фаворит царя-батюшки, но и без пяти минут зятек, панимаишь - коверкая и

растягивая произношение последнего слова «под Ельцина» рассмеялся Балк.

– Василий, ну хватит уж под...вать! Я тут из кожи вон лез, чтобы все ваши задумки

получились. Да и от себя кое-что добавил, кстати.

А про Ольгу, я тебя очень прошу, - не надо так. Да и сам я не знаю, как оно дальше

будет. На брак Николай разрешения не дает. Так, мол, живите, - ваше дело. Пока сквозь

пальцы смотрю, будьте довольны. А с бредовыми морганатическими идеями - лучше и не

подкатывайтесь. Оленька уже извелась вся, а я... что я могу сделать? Для нее ведь без

венчания - грех это все...

– Тю... Василий! Дывись: богатые тоже плачут! ПОЧЕМУ не докладывал?

– О чем, Петрович?

– Об «особых отношениях» с особой царствующего дома, мать твою, а не каламбур!

– Петрович! Ну, хватит. И ты туда же... это же личное...

– Личное? Какое, нафиг, личное, когда за подобные штучки у менее демократичного

государя знаешь, что случается? Любофф у него, прости господи...

– Василий Александрович, Вы, извините, конечно, но, во-первых, делу общему от

этого только польза. А во-вторых, повторяю: это мое личное дело. И я, то есть мы...

– Хм... Всеволодыч. Как считаешь, может пора вздуть его? Разок. ПРАВИЛЬНО. Чтоб

понял, перед кем хвост поднимает.

– Василий. Перестань, пожалуйста. Не задирай. Сам хорош: видишь же наша «особа

приближенная» в растрепанных чувствах...

А ты, Вадим, не ной. Что за пацанство? Любите друг друга? И - слава Богу. Этим и

дорожите. А что там и как дальше вывернет, сейчас не узнаешь. Я так понимаю, что вертят

тобой, дорогуша. Причем не хитрости или капризов ради, а просто потому, что у твоей