На грузовике прибыла саперная команда. На углу, возле беленького здания почты, лежала неразорвавшаяся бомба. Саперы быстро, как будто всю жизнь этим занимались, окружили воронку кольями, натянули канат и принялись копать землю вокруг, чтобы подойти к бомбе. Кто-то сказал им, что бомба, очевидно, замедленного действия, нужно обложить место падения мешками с песком и ожидать взрыва.

— Пустое дело, — сказал веселый паренек, выкидывая землю, — психотерапия.

Он смачно и с очевидным удовольствием произнес это слово. Лопата цокнула о металл.

— Кажись, добрались, товарищи... Это... часа на три хватит ковыряться.

— Какой вес? — спросил старичок из толпы.

— А тебе зачем, папаша. В аптеке, что ль, служишь?

— Мое учреждение вон рядом, — старичок указал на домик почты, — почтальоном я с самого первого дня войны.

Сапер снял пилотку, отставив лопату, посмотрел. Со здания почты исчезла черепичная крыша: изломаны перекрытия, вылетели рамы. Телеграфный столб, расщепленный у основания, валялся на земле, навернув на железные рогатки густую косму проводов. Возле лежали разбитые изоляторы, электрочасы. Сапер взмахом головы откинул со лба чубчик, поплевал на ладони:

— Весит бомба двести пятьдесят. Кабы лопнула, не нашел бы, почитай, своего учреждения... Иди, отец, вставляй стекла, собирай канцелярию.

Дубенко и Рамодан направились к инженеру Лаврову. Его домик мало пострадал, вылетели двери, рамы, перекосило потолки, в комнатах валялось стекло, бумажки. Жена Лаврова навзрыд рыдала, держа в руках какую-то мультипликацию, которую на мелкие кусочки изорвало силой взрыва. Лавров стоял у окна, держа в руках молоток и гвозди. Он был растерян и, казалось, еще ничего не понимал. Кивнув головой вошедшим, сказал:

— Как в Бресте! Я уже испытал такое двадцать второго июня! Раму... вырвало с корнем...

— На работе поговорим, — оказал Дубенко, — зайдите.

Лавров вскочил, замахал молотком.

— Сейчас не пойду я на работу.

— Ты что, — жена отложила мультипликацию, подошла к мужу, — разве так можно разговаривать? Так нельзя с людьми сейчас разговаривать... простите его...

— Я не могу, — упавшим голосом произнес Лавров, — я не могу... У меня не выдерживают нервы... Я сам вставлял эта стекла, сам штукатурил стены, сам строгал полы... Вы должны понимать, а если вы не понимаете...

— Пойдем, — сказал Дубенко Рамодану, — он успокоится. — Жена проводила их через веранду, усыпанную битым стеклом, по пути подняла разбитую тарелку, куклу в пестреньком платьице и еще какую-то тряпку.

— Ведь далеко от нас упала бомба, говорят, угодила к Хоменко. И подумать только, какая волна...

Рамодан посмотрел на Дубенко.

— Пойдемте проведаем Хоменко, — обратился он к Лавровой. — Хоменко сам не пострадал?

— Он был на работе. Но семья... Они спрятались, но щель недалеко от дома. Их сдавило землей... Жену и двух девочек... — Лаврова прикусила губу, отвернулась.

...Хоменко сидел на подножке грузовика, опустив голову, и смотрел в одну точку. Лицо его посерело и как-то вытянулось. С колен свисали кисти рук, покрытые ссадинами и кровоподтеками. На шее, сухой и морщинистой, кровоточила небольшая рваная ранка, белый, но почерневший от гари воротничок промок кровью. Когда с ним поздоровались, он поднял глаза, посмотрел на подошедших и с секунду как-будто припоминал, что это за люди. Потом на лице промелькнуло выражение, похожее на благодарность, конвульсивно дрогнули губы.

— Ничего не поделаешь, — сказал Рамодан, подсаживаясь к нему, — у меня тоже... жена, сынишка...

— Да, — сказал Хоменко, шевельнув рукой, — знаю.

— Петьку моего ранило, слышал?

— Слышал...

— Будем вместе переживать горе, Хоменко.

— Нет, — Хоменко покачал головой, — нет... каждому свое...

— Что у тебя? — Рамодан указал на затылок. — Ранили?

Хоменко пощупал пальцем, и потом все тем же невидящим взглядом долго смотрел на руку, вымазанную в крови.

— Пустое, — сказал он, еле разжимая челюсти, — пустое... сколько времени?

— Вы можете сегодня не выходить на работу, товарищ Хоменко, — сказал Богдан.

— Нет... я пойду... пойду...

Впереди, за речкой, за линией леса курился дымок — черный, узкий, точно нарисованный на голубом небосклоне. Хоменко кивнул в ту сторону головой.

— Говорят, Романченок сбил... Вон там валяется «юнкерс»... если только правда, руки поцелую Романченку...

— Собственно говоря, не мое дело заниматься этим мусором, — сказал Романченок, — но нужно было так случиться, что угадал я оказаться в воздухе, когда налетела эта шпана. Пришлось провести испытание нашей машинки на таком дьяволе, — он указал на остатки немецкого самолета.