В соседнем переулке призывно засвистел милиционер. Девушки побежали туда, стуча каблучками по асфальту.

— Почему нет машины? — зло подумал Дубенко. Он снова посмотрел на часы. На стекле была размазана кровь. Он стер ее рукавом. С момента объявления тревоги прошло всего двадцать семь минут. Дубенко стоял ближе к карнизу, и возле него изредка падали осколки. По улице проехали пожарная команда, два мотоциклиста с автоматами за спинами, прошагал взвод истребительного батальона. Из ворот вышли дворник и дежурный в фуражке речного флота. Они возбужденно продолжали неоконченный разговор.

— Ведь я кричу тебе: песком ее, песком, клещами, в воду. А ты топчешься возле да около, — тоном начальнического упрека говорил дежурный.

— Не подступить сразу. В нос шибает, стерва, — оправдывался дворник, но не так, чтобы рьяно, а с чувством достоинства.

— Надо ее клещами и в воду. Зашипит, забульчит, не бойся.

— Я и не боялся. Я ее потом, проклятую, клешами. Бульчала и шипела, стерва... Только почему я сразу не кинул ее в воду — ведь не всяку можно в воду.

— Тогда песком.

— Каку можно песком, каку нельзя песком.

— Всякую можно песком. Они одинаковые.

— Не согласный с этим. Чего ему смысл кидать одинаковые бомбы. Немец тоже хитер. Всю Европу обвоевал... это нам-то впервой... — дворник подошел к Дубенко, присмотрелся, узнал. — Это наш, Богдан Петрович. У ево пропуск на всю ночь. Машину дожидаетесь, Богдан Петрович?

— Дожидаюсь машину.

— Может не прийти. По всему видать, он бомбы кладет везде. Тю, чорт, опять гудет... До петухов взялся, что ли.

Подошла машина. Шофер довольно несвязно принялся объяснять Дубенко причину запоздания. Раздосадованный ожиданием, Дубенко оттолкнул шофера на первое сиденье и без гудков и света помчался к заводу. Ему что-то кричали вслед патрули, но он не остановился, на выезде, когда он пролетел контрольно-пропускной пункт, его догнал мотоциклист-сержант, задержал, проверил пропуска и отпустил только после того, как Дубенко горячо доказал сержанту причину спешки.

Город, освещенный заревами пожарищ, остался позади. Перед Дубенко лежала отполированная линия шоссе, обсаженная молодыми тополями. Богдан видел, как на ветровом стекле играли багряные блики, и он не хотел смотреть никуда, а только на эту узкую полоску шоссе, несущегося перед ним, как лезвие кинжала. Он пролетел железнодорожный виадук, мост через реку и тогда поднял глаза. Горел завод. Пламя поднималось на большой площади, черный дым высоко стоял в небе, и над этим местом — его слух до боли обострился — летали немецкие бомбовозы со своим характерным гулом.

— Канава, товарищ Дубенко! — закричал шофер.

Машину подкинуло, тряхнуло так, что Богдан ударился о ребровину крепления, но руль, ловко охваченный закостеневшими руками, не был вырван. Дубенко летел вперед. Зарево, приближающееся с каждой минутой, выжгло из сознания всякую опасность автомобильной катастрофы. Посеревший шофер ежесекундно пытался перехватить руль у Дубенко, но всякий раз его руки ловили только воздух. Дубенко свернул с шоссе и летел напрямик, по полям, засеянным клещевиной и свеклой. Кусты стегали по кузову, шипели под покрышками, сочные гроздья клещевины взлетали на капот, но моментально уносились прочь, сдуваемые ветром.

Вот снова дорога. Рабочий поселок! Беленькие коттеджи, курчавые деревья, телефонные столбы, острый и частый забор из штакетника... Машина вылетела из поселка и подлетела к речке. Завизжали тормоза... Богдан выскочил наружу, и шофер наконец-то схватил горячий руль.

Богдан, перескакивая бурьяны и пробираясь сквозь кустарники, очутился на берегу. Черная река, расцвеченная крапинками огня, текла у его ног. Горело на той стороне, и там же рвались бомбы. Богдан зачерпнул воды, плеснул себе в лицо. Струйки прорвались за воротник, потекли по разгоряченному телу. Он оглянулся. Да... это рабочий поселок... так называемый «Поселок белых коттеджей»... на северо-востоке от него должен быть завод. Горело же в юго-западной стороне от поселка. Какие же объекты так яростно бомбили немецкие бомбардировщики? Богдан вернулся к машине, подтолкнул шофера, чтобы снова сесть на его место, но тот не подвинулся. Тогда Дубенко обошел машину и сел рядом с ним.

— Что же там горит? — спросил он, снимая кепку, — что?

— Всякий хабур-чабур, товарищ Дубенко.

— Как это хабур-чабур? — вскипел Дубенко, думая, что шофер издевается над ним.

— Мы тоже до сегодняшнего дня ничего не знали. А выходит, майор Лоб вместе с нашим секретарем Рамоданом перехитрили немца...

— Что вы плетете!

— Богдан Петрович, да разве вы-то не знаете... Мазут горит там, пакля старая... как только первый немец сбросил бомбы, так и подожгли. Потом уже все немцы шли туда, на пламень, и клали бомбы одну за одной... Сюда ехали, клал он бомбы, и отсюда ехали, клал он бомбы. В пять волн прошли самолеты. Видать, штук, полсотни, навдак меньше...

— И когда мы сюда ехали, вы все это знали?

— А как же?!

— Что же вы мне ничего не сказали?

— Хотел сказать... да вы разве послушали бы. Вцепились в баранку и прете... разве вы ехали? Честное слово, Богдан Петрович.

— Выходит, завод цел?

— Цел.

Богдан откинулся на спинку сиденья и тихо сказал:

— Тогда везите на завод...

Хитрость майора Лоба удалась. Дубенко, Шевкопляс, Рамодан, Тургаев ездили на место пожара и насчитали восемьдесят шесть воронок от бомб разного калибра. Лоб спрыгивал в воронки и кричал оттуда: «Давай лестницу, лезу из механического цеха» или «Давай лестницу, никак не вылезу из цеха сборки, гидравлики и шасси!» Все понимали под безобидными шутками майора, что, упади гостинцы на завод, вряд ли сейчас пришлось бы беспокоиться о предстоящей эвакуации.