Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

Канун Рождества начался с разбора пьяной драки в трактире. Ничего замысловатого. Такие дела Штольман давно игнорировал, бросая неизменное: «Антон Андреич, разберитесь!» И Антон разбирался – по всей строгости полицейской процедуры, благо, большее тут и не требовалось: опросить свидетелей, выслушать укрощённых дебоширов, похмельно гундосящих разбитыми носами: «Не виноватый я, барин! Бес попутал!» Подержать в участке пока не протрезвеют, а потом еще чуток – для острастки и науки наперёд. Всё как всегда. Ничего нового.

Новое, заковыристое и особенно вкусное начальник неизменно оставлял для себя, дозволяя, впрочем, Антону Андреичу учиться и быть на подхвате. Но лишь до той поры, пока не появлялась Анна Викторовна. А Анна Викторовна появлялась везде, где было интересно, а порой даже опасно. Хотелось удержать её, уберечь, как было в самом начале, когда их сотрудничество только начиналось. Тогда Штольман особого интереса к барышне Мироновой не проявлял, зато Антон Андреевич мог безвозбранно провожать её до дома, сопровождать по местам преступлений в поисках духов убиенных и обсуждать дела. Хорошо тогда было. Но с некоторых пор, стоило появиться Анне Викторовне, как ровная приветливость начальника сыскного по отношению к подчинённому тут же заканчивалась. Штольман превращался в цепного кобеля, у которого отнимают любимую кость. И рычал примерно так же: «Делом займитесь!» И, видимо, искренне полагал, что смена его настроений никому в упор не заметна и не понятна.

Теперь, когда Антон остался один на хозяйстве, об этом вспоминалось даже без досады, но с тихой грустью и затаённой болью в сердце. Потому что Анна Викторовна была здесь – возвышенная и страшно далёкая в своей одинокой печали. А от Штольмана остался лишь осиротевший стол с давно заброшенной колодой карт и порожней бутылкой из-под коньяку в верхнем ящике, нож для бумаг да связка отмычек. Уваков при обыске всё в кабинете перевернул, но после его отъезда Коробейников привел в порядок – как было. И всё же было пусто. То ли существовал он - любимый начальник, то ли эти полтора года только почудились?

Работа могла отвлечь от лишних мыслей. Что для добрых людей праздник, для полицейского горячие деньки. Но Коробейников даже в привычном деле чувствовал себя так, словно его – годовалого малыша - выпустили на тонкий лёд, а он и ходить еще толком не умеет. И задница у него голая, её всё видят и тычут в него пальцем, шепчась за спиной. Даже если это ему только казалось, так ведь казалось же! И что с этим ощущением делать?

И в довершение всего, чтобы уж добить его окончательно, в участок заявился редкий гость – лесник Ермолай. Шумно потоптался у порога, стряхивая снег и прилаживая ружье в стойку для тростей, стянул с головы неизменную зимой и летом мохнатую папаху, глянул на Антона Андреевича смурным взглядом исподлобья и коротко бросил осипшими басом:

– Штольмана бы мне!

Коробейников глубоко вздохнул, но совладал с собой, ответил степенно, не дав петуха, хоть горло на миг перехватило:

– Далеко живёте, Ермолай Алексеич. Не дошли до вас наши новости?

– Какие новости? Ты о чём это, парень?

К полицейским чинам Ермолай традиционно пиетета не питал, Коробейникова и вовсе держал за неоперившегося птенца. Глубоко уважал он только Якова Платоныча, в два счёта раскрывшего его самооговор, да вдобавок разглядевшего армейское прошлое разжалованного поручика и причины его мизантропического настоящего.

– Нету Яков Платоныча. Пропал совсем.

– Как пропал? Чего ты мелешь?

– Пять дней уж как. Ночевал в гостинице, да оттуда и исчез. И кровь там повсюду. Много крови.

Стоило это произнести вот так коротко, без подробностей, как неотвратимость несчастья встала во весь рост, затмевая зыбкую надежду, порождённую Анной Викторовной и не понятно, на чём основанную. То есть, понятно, конечно. Когда это любящее сердце смирялось с потерей? И всё же, и всё же…

Ермолай забрал в горсть седеющую бороду, неподдельно сокрушаясь:

– Ох, ты ж! Как же так?

– Да вот так, - веско сказал Коробейников, сам удивляясь, что прозвучало спокойно.

– Искали?

– А то! Весь город вверх дном перевернули. На складах, где нищие гужуются, нашли филёра – мёртвого. А от Штольмана ни весточки.

– Ну, может ещё найдётся?
– качнул взъерошенной головой лесник. – Не таков человек, чтобы ни за понюх пропасть.

– Может быть, - бесцветно ответил Коробейников.

О видении Анны Викторовны он умолчал. Видение говорило, что Штольман ранен, и ранен тяжело. И как он без помощи вот уже пять дней? Выжил ли? Начальник сыскного за полтора года ни с кем в городе особой дружбы не свёл, исключая самого Антон Андреича, Анну Викторовну, доктора Милца да того же Ермолая. И никто из перечисленных о судьбе пропавшего не знал.

Лесник снова покачал головой, веря и не веря.

– За старшего что ли ты будешь?

– Вроде как я. А вы чего хотели-то, Ермолай Алексеевич?