– Такова жизнь в высших слоях общества, Джувия. А бедные люди для знати просто серая масса.

– Но, тем не менее, у каждого из серой массы есть хоть какая-то индивидуальность. Пусть и разум у нас шаблонный из-за устоев общества, но внешность мы не прячем за косметикой и париками, и общаемся друг с другом искренне. Не прячась за какие-то маски. И после этого начинаешь задумываться, а что же лучше. Настоящая жизнь в нищете, или же жизнь по заранее заготовленному шаблону, но в богатстве?

– И как же ты ответила на этот вопрос?

– Я готова терпеть нищету, болезни, голод, но я ни за что не променяла бы искренность за деньги. Многие крестьянские семьи договариваются о браках своих детей без их ведома, но не редкость и браки по любви в наших кругах. А за вас все решаю родители. Можешь привести хоть один пример брака, заключенного по любви?

– Нет, я не знаю никого, кто бы принимал такие решения самостоятельно.

– А сам-то ты, чего бы хотел?

– А меня устраивает моя жизнь. И я считаю глупо задумываться над тем, что будет в следующей жизни, если она будет вообще, или что бы было, если бы ты родился кем-то другим, а не тем, кто ты есть сейчас. Эту жизнь нужно прожить так, как ты считаешь нужным. Не роптать на судьбу, а следовать ей, по возможности самостоятельно принимая какие-то важные решения. Тогда это будет твоя жизнь. И будет что вспомнить лет так через тридцать – сорок.

– Иными словами, жизнь нужно прожить так, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– Именно. – Кивнул Грей.

– Интересная точка зрения, и можешь ли ты, Грей, похвастаться самостоятельно принятыми решениями?

– Да. Решение стать инквизитором я принял самостоятельно.

– Ясно. – Джувия не стала задавать больше вопросов. Их разговор сошел на «нет». Лоскар облокотилась о стеночку кареты и прикрыла глаза. Грей откинулся назад, на мягкое сидение, и тоже попытался уснуть.

Сон не шел. Каждый думал о чем-то своем. А показательная усталость была лишь поводом завершить разговор. Однако, где-то через пол часа, тихая обстановка укачивающей кареты нагнала сонливость, и молодые люди провалились в сон.

– Нацу, Гажил, выходит, вы все знали? – Сухо спросил Жерар после повествования Макарова, Каны и Лексаса.

– Да, Лексас нам все рассказал, и я считаю, что девчонки ни в чем не виноваты. В конце концов, Леви, Мира, Кана, Венди, Лисанна и Эльза с Люси никого не убивали. Одни ведь не виноваты, что родились с такими способностями. Главное, что они ими не пользуются во вред людям. Так что отправлять их на костер за это как минимум жестоко. – Серьезно ответил Нацу.

– Война не за горами. Ведьмы и колдуны, пользующиеся черной магией, решили обрести неограниченную власть, стереть род человеческий с лица Земли. Ты ведь помнишь те убийства, что мы расследовали около полугода назад? Они начали свои движения еще тогда, сейчас они готовы к войне. А мы? Что мы можем противопоставить могущественным ведьмам, способным управлять стихиями? Способным уничтожить все живое? Мира, Люси и Эльза, конечно, не единственные, кто способен противостоять нависшей угрозе, но кто знает, каким будет исход войны, если мы их убьем? Тем более, что Люси и Эльза дочери сильнейших в истории ведьм. – Объяснял Лексас.

– Мы окажемся в дерьме, если защищать страну от сумасшедших ведьм будет некому. – Поддерживал Гажил.

– Как грубо. Все инквизиторы такие бестактные? – Первый раз за все время подала голос Леви, которой, явно, резало уши некультурность и наглость в выражениях и поведении Гажила.

– Мелкая... – Гажил уже, было, хотел ответить что-то грубое, как его прервала Кана, бестактности которой, кстати говоря, было не занимать.

– Так что ты решил? – Громко спросила она. Но ответа не последовало. Жерар, видимо, погрузился в себя с головой, пытаясь обдумать, что к чему.

– Фернандес, времени на раздумья тебе не давали! Нам нужен ответ! Немедленно! Или ты с нами, или живым отсюда не уйдешь! – Бесилась Кана.

– Альберона! Остуди свой пыл! Это вовсе не простые вещи! – Разозлился Лексас.

– Я пытаюсь дать ему шанс. Времени у нас немного. – Прошептала Кана Лексасу, что сидел справа от нее..

– Его достаточно. – Так же тихо ответил он, чтобы никто, кроме Каны, его не услышал.

– Я так не думаю. Через несколько минут ваш дорогой друг может почувствовать себя плохо, мало ли, голова заболит, сердце прихватит, – заговорчески поведала Альберона.

– Да как ты…

– Как я смею? Ах, ну да? Как я смею называть Жерара вашим другом? И правда. С друзьями так не поступают. Ну, какой уважающий себя человек согласиться подсыпать другу яд в вино, зная, что шансов на то, что он ответит выгодно для нас, пятьдесят на пятьдесят? Это ведь предательство.

– Это была твоя идея.

– И ты со мной согласился. Как и Нацу и Гажил. Драгнил так старался выставить себя правильным и честным, а на деле оказался таким же предателем, как и ты.

– Не смей так о нем говорить! В Нацу гуманность и доброта превышает все рамки дозволенного в нашей работе. Откровенно говоря, в инквизиторах не должно быть ни гуманности, ни тем более доброты.

– Да что ты? Тогда как же это дитя доброты согласилось подсыпать яд в бокал Жерара?

– Он не знает о твоем плане. Гажил тоже.

– Ух, ты, так ты не только предаешь друзей, ты еще и врешь им. Такими темпами можно остаться вообще без друзей.

– Как ты? Н-да, не хочу быть таким же алчным и жестоким эгоистом. Интересно, что ты сделала, что от тебя отвернулись друзья? Или их вообще не было?

– Заткнись! – Шикнула Кана. Лексас собирался ответить что-то едкое на ее грубость, и кто знает, сколько еще продолжался бы их диалог, если бы слева от Каны не послышались довольно странные звуки.