–  Муй бьен, камарадос.

По-испански это приблизительно означало: «Все в порядке, ребята».

–  Муй бьен, - согласился с ним насмешливый мужской голос.

По Митьке словно ток прошел. От пяток до затылка. Предчувствуя неприятности, он медленно оглянулся. И увидел серые брезентовые сапоги. Митька начал поднимать глаза. Над сапогами он увидел синие галифе, затем синюю же гимнастерку под красноармейским ремнем, малиновые петлицы и молодое, симпатичное, но довольно безжалостное лицо милиционера.

–  Безобразничаем… - не то спросил, не то просто сказал милиционер.

Митька молчал. Спорить было бесполезно, соглашаться - глупо. Митька встал, машинально отряхнул штаны и с упавшим сердцем стал разглядывать сапоги милиционера.

–  Ну, придется прогуляться, - сказал милиционер и почему-то вздохнул.
– До отделения.

Ну отчего так получается? Только что было все хорошо, и вдруг - раз!
– валится на человека беда!

Митька чувствовал: если зареветь, сказать что-нибудь вроде «дяденька, больше не буду, простите, я нечаянно», то, наверно, можно еще спастись. Но реветь и унижаться, когда у тебя в руках боевой лук и стрела с алыми перьями на хвосте, было немыслимо. Даже и не получилось бы.

–  Идем, - сказал милиционер и подтолкнул Митьку в плечо.
– Да не вздумай драпать.

Где уж тут драпать. У Митьки и ноги-то ослабели.

Они пошли по улице Герцена. По той самой, где он, Митька, родился и без особых несчастий прожил почти двенадцать лет. Мимо швейной мастерской, где работала мать Витальки Логинова; мимо забора, где нарисована была мелом старая лошадь, похожая на генерала Франко (Павлик Шагренев рисовал), мимо его, Митькиного, двора с двумя тополями, двухэтажным домом и флигелем.

Хорошо, что хоть знакомые не встретились. Попалась навстречу маленькая девочка с жестяным бидоном - свободная и счастливая. Протарахтел голубой автобус - в нем тоже ехали счастливые и свободные люди. А по тротуару шагал несчастный арестованный Митька.

Потом они зашагали по Садовой. «Во второе отделение ведет», - обреченно подумал Митька. Чуть повернул голову и взглянул на своего конвоира. Молодой совсем, новичок наверно. Обрадовался, что поймал «нарушителя»». Жулика или шпиона поймать не может, вот и привязался к Митьке.

Странно даже: такой парень, вроде и не злой с виду, на артиста Алейникова похож, а прицепился, как самая вредная зануда.

–  Шагай-шагай, - поторопил милиционер, - не крути головой.
– Подумал и добавил: - А еще, наверно, пионер…

–  Ну и что… - хмуро сказал Митька.

–  Ну и то. Вот узнают в школе, тогда увидишь что.

–  Сейчас каникулы. Мы уже все экзамены сдали.

–  Ничего, разберемся. Как фамилия?

–  Сидоров.

Хоть и растерян был Митька, а сообразил: нет никакого смысла называть свою собственную фамилию.

–  Имя?

–  Валерий.

–  Где живешь?

–  На Перекопской. Дом три, - сказал Митька и с грустью вспомнил хорошего человека Валерку Сидорова, который жил раньше на Перекопской, а недавно уехал в Пензу.

–  Ладно, шагай, - снова сказал милиционер.

Рядом был дощатый забор стадиона. В Митьке вдруг будто пружина сработала! Секунду назад он и не думал о бегстве, а тут вдруг кинулся к забору, подскочил, подтянулся изо всех сил, закинул ногу на кромку…

Крепкие пальцы ухватили Митьку пониже колена.

–  Вы куда, гражданин Сидоров? Нам вроде бы не футбол смотреть.

Митька тяжело прыгнул в траву у тротуара.

–  Странно даже, - сказал милиционер.
– Шли, разговаривали… И вдруг - бац! Ведь договаривались же: не драпать.

–  Ну что вам от меня надо?! Что я такого сделал?!
– с прорвавшимся отчаянием воскликнул Митька.

–  А тумбу кто дырявил? Может быть, я? Ты.

–  «Дырявил»! Одна малюсенькая дырочка! Залепят - вот и все.

–  Если все будут по тумбам стрелять, что получится?

–  Все не будут, - безнадежно сказал Митька.

–  Рейку зачем оторвал от штакетника? Разве не хулиганство?

–  Я ее только на минуточку. Я потом бы опять приделал.

–  Врешь, - убежденно сказал милиционер.

«Вру», - подумал Митька и сказал:

–  Ничуточки.

–  Всю траву, можно сказать, в газоне вытоптал…

–  Траву? Да там чертополох один, только ноги ободрал. Во!
– Для убедительности Митька ухватил себя за щиколотку и подтянул вверх ногу. Царапины были похожи на след кошачьих когтей. Но милиционер не разжалобился.