–  Не скачи. Больше не ускачешь.

Он взял Митьку за локоть.

–  Пустите, - хмуро попросил Митька.
– Я больше не побегу.

–  Знаем мы это дело.

–  Ну… честное пионерское, не побегу. Пустите. А то знакомые встретятся, скажут: ведут, как вора.

–  Честное пионерское начал давать… А ты пионер? У тебя и галстука-то нет.

–  Просто не надел сегодня. Ну вот, я за значок берусь, он со звездочкой. Значит, не вру. Ну, честное слово!

Митька ухватился за тяжелый значок «Ворошиловского стрелка» второй ступени, которым оттягивал левый край матроски.

–  Не считается это, - возразил милиционер.
– Значок-то не твой.

–  Не мой?!

–  А твой, что ли? Был бы хоть еще маленький, а то взрослый «Ворошиловский стрелок»! Ты голову не морочь. Такой значок заработать - это не стрелы пулять, подвергая опасности прохожих.

–  Во-первых, - сипловатым от обиды голосом сказал Митька, - никого я не подвергал. Во-вторых, значок все равно мой!. Вот!

Ему часто не верили, и он привык, но сейчас обида была сильная: схватил, ведет куда-то, насмехается да еще и не верит! Сам небось и стрелять не умеет как следует, хоть и нацепил кобуру с наганом.

Из нагрудного кармашка выхватил Митька сложенный вчетверо листок, уже порядком измочаленный и потертый на сгибах. С лиловой печатью Осоавиахима и подписью военрука. Это было временное удостоверение (для настоящего не нашлось корочек, обещали дать потом).

Отпечатанные на машинке слова отчетливо свидетельствовали, что «ученик пятого класса «Б» школы-десятилетки N 1 Дмитрий Вершинин выполнил норму…» Дмитрий Вершинин! А не…

Митькина рука остановилась в воздухе. Но милиционер выхватил из пальцев бумажку. И на лице его расцвела улыбка. Радостная, как у мальчишки, который выиграл спор.

–  Я же говорил - не твой! Тут же не твоя фамилия!.. Постой… - Лицо его опять стало спокойным, а потом строгим.
– Ты Сидоров или Вершинин?

–  Вершинин, - тихо сказал Митька и стал смотреть в сторону. Они помолчали несколько секунд.

–  Нехорошо, гражданин Вершинин, задумчиво заговорил милиционер.
– Чужая фамилия. Попытка к бегству…

«Издевается», - понял Митька. Милиционер оторвал глаза от документа и пристально глянул на Митьку.

–  А кто у тебя отец?

–  Учитель.

–  В первой школе?

–  В первой…

–  Петр Михайлович?

–  Ага, - безнадежно сказал Митька. Он не удивился: отца в городе знали многие.

Все еще разглядывая бумажку, милиционер двинулся по тротуару. Видно, случайно он изменил направление и шагал теперь обратно, к улице Герцена. Митька побрел следом: теперь все равно не убежишь. Найдут.

–  Я ведь тоже в первой школе учился, - сказал милиционер.
– У твоего отца, между прочим. Хороший учитель.

Надежда на спасение ярким огоньком засветилась перед Митькой.

–  Да?
– вроде бы удивился он.
– Я вас не помню.

–  Ну, а как ты можешь помнить? Я к вам домой не ходил. Да ты тогда совсем пацаненок был. Я в тридцать первом седьмой класс закончил. Потом работать пошел.

–  Я по фотографиям почти всех помню, - бессовестно соврал Митька.
– У папы есть фотоснимки всех классов, которые он учил. Может, вы непохожи тогда были? Ваша как фамилия?

–  Жарников моя фамилия.

–  А зовут вас… Матвей?

–  Точно! Вспомнил?

–  Угу… - сдержанно откликнулся Митька. Взгляд его стал веселым, а шаг - пружинистым. Все-таки ему везет!

–  Вот видишь, - наставительно заговорил Матвей Жарников, - мы с тобой, выходит, знакомые. Как-то неловко получается. Вот пришел бы я сейчас с тобой к твоему отцу, рассказал бы про все… Что он сказал бы?

–  Ну, что… - начал Митька, стараясь точнее рассчитать удар.
– Он сказал бы: «Здравствуйте, Жарников, рад вас видеть». Сказал бы: «Как поживаете? Не делаете больше механизмов, чтобы школьные скелеты махали руками, пускали дым из глаз и кукарекали? Не доводите больше учителей до обморока? Это похвально».

–  Ч-черт возьми… - произнес Матвей и свернутым Митькиным удостоверением почесал кончик носа.
– Все еще помнит?

–  Он мне про это раз десять рассказывал.

–  Да-а… Ну, я тогда маленький был.

–  В шестом классе, - беспощадно уточнил Митька.

–  Пить что-то хочется, - сказал Жарников.
– Вон там вроде клюквенный морс продают, киоск открыт. Пойдем?

–  Можно… Хотя нет, у меня ни копейки.

–  Ладно уж. Возьми-ка свой документ.

Потом, когда они у голубой будки глотали теплый и довольно противный морс, Матвей спросил: