– Я не кролик.

Он проводит пальцем по моей щеке, и я осознаю, что Кейс тем самым вытирает мои слезы. Поднимаю взгляд к его глазам. Сколько раз я хотела оказаться так близко к этим глазам? Они яркие, словно солнце. Не карие, не зеленые, не голубые. Они цвета лесного ореха. С желтыми капельками, дарящими им янтарный отлив, когда парень стоит в тени между тьмой и светом.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю.

– Я не знаю, что это означает, Сидни. В смысле твоя связь с кроликом. Это еще одно спусковое слово? Ты увидела кролика по телевизору и что-то в тебе запустилось?

– Ага, - говорю я тихо, желая просто свернуться калачиком и умереть. Какой смысл и дальше с ним бороться? В чем суть? Кого я хочу тут защитить? Мысленно я пробегаю по списку имен и всплывает только одно.

Но это несправедливо. Так несправедливо, что меня снова кинут, когда все будет кончено. Поэтому я решаю получить ответы, прежде чем сдаться. Возможно, я могу умереть с миром, если получу хоть несколько ответов.

– Ты включил то шоу по ТВ, чтобы запустить во мне ту самую реакцию?

– Нет, - отвечает он. Без малейшего колебания.
– Я не знаю, какие у Гаррета были спусковые слова для тебя, Сидни. Если бы знал, то было бы гораздо легче. Я мог бы помочь тебе. Если бы знал. Я мог бы попытаться исправить все это дерьмо. Ты знаешь все эти спусковые крючки, Сид?

– Красная рысь.

– Не думаю, что это оно.
– Кейс отпускает меня, убирая руки, и встает.
– Я не думаю, что это слово подходит. Если бы красная рысь и дикая кошечка были бы спусковыми и перезагрузочными словами, мы бы продвинулись. Выбрались бы из этой темной дыры. Но мы все еще там. Ты все еще падаешь глубже и глубже, ковгерл.

– Иисус Христос, - бормочу я в подушку.
– Куда ж еще глубже мне падать?

Он садится на край освещенной луной половины кровати и облокачивается о колени, а затем прячет лицо за ладонями. Предполагаю у него нет ответов. Как и у меня.

– Больше наркотиков, - говорю я.
– Дай мне больше наркотиков. Дай мне столько, чтобы я никогда не проснулась.

Он даже не отвечает мне. Просто берет и уходит. Я слушаю звук каждого шага и скрип ступеней под его ногами. А затем прислушиваюсь к шуму, который для меня, по сути, не имеет значения. Наконец, спустя почти двадцать минут, дверь захлопывается.

Он вышел на улицу.

Собирается ли он уехать? Кейс сказал, что спасет меня, но потом взял и ушел.

Я закрываю глаза и снова пытаюсь уснуть. В этой комнате очень светло. Мне нужна тьма.

Когда я просыпаюсь, на улице сумрак, и он почти так же хорош, как сама темнота, но я не могу снова заставить себя уснуть. Так что сажусь и выглядываю на улицу. Опять идет снег. Но следы от снегохода все еще видны.

Сбрасывая одеяло, я ползу к краю кровати и опускаю ноги на пол. Голова не кружится. Так что что бы он мне там не давал, доза была небольшой. Просто достаточной для того, чтобы меня успокоить.

Я голодна и хочу пить. Так что спускаюсь на второй этаж и останавливаюсь у первой ванной комнаты, которую вижу, вхожу в туалет, а затем пью воду из-под крана.

Выпрямляясь, я вытираю рот и гляжу на себя в зеркало. Мои длинные и темные волосы спадают на грудь растрепанными волнами. Они спутанные, но красивые. И на секунду я улыбаюсь этому. Тому, что могу стоять здесь и какое-то время глядеть на свои волосы. Мое лицо украшено царапинами и синяком, доставшимся мне от множественных ударов кулаком в голову. Мои глаза уставшие, но яркие.

Однако, я бы не сказала, что чувствую себя соответствующе. Но мне точно лучше, чем несколько дней назад. Или недель. В общем, если брать в сравнение период от момента, когда он забрал меня, и до сейчас.

Я трогаю синяк и морщусь. Но ненависть, которую чувствовала к Гаррету, каждый раз, когда он становился причиной подобных отметин на моем теле, не возникает по отношению к Кейсу.

Мне следует его ненавидеть. Но не могу.

Мне следует желать мести. Но не хочу.

И это не связано со Стокгольмским синдромом. Я пыталась любить Гаррета. Пробовала заставить себя заболеть этим самым синдромом по отношению к нему. Думала, мне станет проще, если буду считать избивающего меня мужчину сексуальным и буду хотеть с ним трахаться.

Но это так и не сработало с ним. Так что, думаю, я не восприимчива к этому Стокгольмскому синдрому.

К тому же, я любила Кейса годами у себя в голове. Задолго до этого. Он был моим спасителем. Так что к черту. Мне можно и сейчас его любить. Он даже не представляет, что здесь происходит. Просто пытается изо всех сил разобраться в этом. И если бы я хотела заставить его прекратить причинять мне боль, то могла бы просто все ему рассказать.