Шрифт:
— Откуда ты? — спросил Кешка. — Вот и хорошо. Ты мне поможешь шуруп нарезать. Винт запропастился. У меня машина стоит. Тоскует. Придумаем что?
— Придумаем.
Ланжеро был рад. Давно руки сидели без дела. Возить лес — это скорее для ног дело, чем для рук. Идешь себе, шагаешь, конь себе везет. Хороший у Ланжеро конь.
В кузнице не было кузнецов. Кузнецы отдыхали. Ланжеро устроился как хозяин. Развел огонь. Зашумели мехи.
— Ну-ка, помогай мне, Кешка. Не стой.
Он нарезал винт. Руки разохотились, обрадовались работе. Ланжеро увидел в углу железо ржавое, хлам. Ему пришло в голову сделать маленькую вещь, совсем пустяк.
— Что это ты мастеришь? — спросил Кешка.
— Да так. Увидишь, — ответил Ланжеро.
Он снял рубашку и ковал, — так разошелся. Кешку даже бросило в пот. А ему, Ланжеро этому, ему все мало, вот как расходился парень.
— У-ух! — говорил Ланжеро и причмокивал.
Кешку это рассмешило.
— Жалко, что воды здесь нету близко студеной. Вот бы вылить на тебя ушат.
— Лей хоть целую реку. Я холодной воды не боюсь.
Кешку бросало в жар, он выжал из рубахи пот, но Ланжеро его не отпускал. Он словно сошел с ума, точно сам дух работы в него вселился, ковал, ухал и усмехался.
— У-ух! — говорил Ланжеро. — Пропадешь ты сегодня со мной, Кешка, поту в тебе не хватит.
— А я думаю, ты скорей убежишь. Руки-то твои здесь, а одна нога уже там.
Ланжеро сделал несколько железных крючков. Кешка сделал вид, что понял, для чего эти крючки. А Ланжеро все поднимал молот, ковал.
— У-ух! — говорил Ланжеро. — Ну что, Кешка, устал?
— Сознайся-ка, сам устал.
Ланжеро подходил к верстаку, выпиливал, отделывал свои детали.
«Вот черт, — думал Кешка, — недаром он сюда в свободное время ходил».
Кешку тянуло к машине, машина стоит без дела, да и время рабочее кончилось, день прошел — пора бы и в общежитие, выпить бы чайку, закурить, вытянуть ноги и сказать: «До чего есть хорошие девки на материке. Вот через год съезжу. Выберу себе одну, и она меня выберет. Не ошибемся. Жизнь вся впереди».
Кешка тронул Ланжеро за плечо.
— Эй, Ланжеро! До чего у нас есть хорошие девушки!
— А? Что?
— Девушки, говорю, хорошие есть.
— Девушки? — Ланжеро обрадовался. — Где девушки?
— На материке девушки.
— Далеко, — сказал Ланжеро, — разве ближе девушек нет?
Ланжеро вспомнил, как в лесу он услышал голос. Он шел на песню. Думал — вот-вот он эту девушку увидит. Падал, вставал и шел. Пришел: песня есть, а девушки нет. Зачем ему песня без девушки? Ланжеро вздохнул. Кешка рассмеялся.
— О девушке все. Думаешь, я не понял твой вздох?
Ланжеро еще раз вздохнул. Девушка ему снилась.
Он знал приблизительно, какая она. Во сне разве увидишь точно? Была и нету. Она такая, как сестры этих ребят, только гораздо лучше. Лесорубы не раз показывали ему фотографии своих сестер. Омелькину только нельзя было показывать.
— Вам сестры, — говорил он, — а мне они жены.
Ланжеро часто слышал голос своей девушки. Думал о ней. Только никому не говорил. Как скажешь об этом другому? Вот ей самой, ей, может быть, он бы сказал.
— Задумался, — обрадовался Кешка, — может быть, чай пить захотел.
А Ланжеро, казалось, забыл о том, что темно на дворе, что ужин уже остыл. Железо у него кричало, радовалось. А он все нажимал и нажимал.
Кешка думал с тоской: «Хоть бы пришли кузнецы, спят, верно, хоть бы поругали за самовольный захват кузницы, хоть бы погнали отсюда нас».
А Ланжеро ухает себе, кует, словно сердится на железо, лупит и лупит. Кешку он просит то углей подкинуть, то мех посильнее раздуть.
— У-ух! — говорил Ланжеро. — Ну как, не устал еще, Кешка?
— Жив еще, — отвечал Кешка, — кому другому, а тебе не сдам.
Кешка взглянул в угол — а железа там еще много.
— Отпусти меня, Ланжеро, — сказал тихо Кешка, — и себя освободи. На сегодня хватит.
— Что ты сказал? — не расслышал Ланжеро.
— И не думал. Ничего я не говорил.
А Ланжеро этому рад. Вот притворяется, что не слышал. У самого слух как у зверя. Кешка даже рассердился. Что он, не из такого, что ли, материала, усталость почему его не берет?