Все с ним свято прощались, коль злобе души он не продал,

и за гробом шли близкие женщины в чёрных платках...

Как не гнобь человека, душа обретает свободу

там, где хохотна власть, заменившая веру на страх!..

А теперь всё не так: из подъезда гроб тихо выносят

прямиком в катафалк, где лишь близким возможно сидеть,

словно частное дело — любая душевная осень

и семейное дело — любая телесная смерть.

Год соседа не видишь — что умер, узнаешь случайно...

То ль сочувствий стыдимся, то ль высохли в буднях забот

наши души, и жизни бессмертной сердечную тайну

на валютных дорогах забыл утомлённый народ.

9

1972-ой, 8-ой "А"

Труд экзаменов строгих закончился,

выпускной в восьмилетке у нас:

очень взрослые платья девчоночьи

и парнишьи костюмчики класс.

Новожилов влюбился в Беляеву,

а она от ворот поворот...

Всех на танец её выбирающих

Новожилов сегодня побьёт!

Эх, Беляева Тонька, отличница:

рост, фигурка — сплошная модель,

и на щёчках так ямки колышутся,

словно светом играет капель.

Только мимо идут одноклассники,

паралельщики мимо бочком:

не охота быть битым на празднике —

Новожилом могуч кулаком...

Мне Беляева больше не нравится,

втюрен в Людочку я Халимон;

пусть она не такая красавица,

но глаза, что ночной небосклон:

смотрит нежно, как звёзды в них падают,

глянет зло, словно молнии в них...

Только очень мне сердце не радует

Новожилов, ущербный жених:

ни к чему здесь такое тщеславие,

праздник общий — ведь жизнь впереди.

Приглашаю на танец Беляеву

и веду, прижимая к груди...

Стихла музыка. С минами жалости

паралельщики зрят мне в лицо.

Новожилов идёт, полный ярости,

10

вызывает меня на крыльцо.

Я спускаюсь туда. Он эластиком

кривит губы под бешенством глаз:

"Если был бы ты не одноклассником!.."

Право, стоящий был у нас класс.

ФАРТ

В городишке беспонтовом,

но познавшем толк в жулье,

рос я мальчиком фартовым,

как катил по колее:

шиш в кармане, взгляд в тумане

от елецких сигарет,

водка плещется в стакане,

танцплощадки манит свет...

В драках вспыльчиво-жестоких

кровянил свой нос и рот,

но смотрел подбитым оком

без сомнения вперёд...

Заводские проходные...

Милой девочки щека,

провожания шальные

по булыгам городка...

А к утру легко сшибали

с пацанами мы замки

и нас "явы" лихо мчали,

так, что свист студил виски!..

Кто попался... Я остался,

вышел в люди по кривой,

только с фартом распрощался,

словно с юностью самой.

11

* * *

Я был пьяным юнцом и ударил

отца по лицу:

я несдержанным был,

ну а тут ещё это вино,

хотя что я мог

противопоставить отцу,

в штыковые водившему взвод морпехов,

пусть и давно.

А отец не ответил,—

ручищами сжал, как медведь,

и так бережно-бережно

уложил на кровать.

Я о чём-то кричал... И уснул...

Можно только реветь,

вспоминая об этом.

И как же не вспоминать?

Ведь отец мне ни разу о подлом поступке моём не сказал,

даже тень поминанья

его не коснулась лица...

Был он мудрым, отец, и доподлинно

знал:

стану взрослым когда-то,

похожим в большом на отца.

* * *

Словно зыбкий мотив

из лукавой пьески Верлена,

в круглых волнах залив

и на берег бегущая пена.

12

А июльский закат

тонкой струйкой стекает сквозь тучи

в донца глаз, что глядят

на меня по-крапивному жгуче.

Чайки волны взрывали

и вновь возносились высоко...