Это он у меня спрашивает что ли? Вот гадина, устало думаю. Как ни в чем не бывало. Будто и не я вовсе сидела из-за него целую ночь в камере. Сил на злость просто не осталось.

Стою, тяжело смотрю в бессовестные глаза.

У Крааса, наконец, случилось переключение в мозгу и он изобразил на лице, подходящие по случаю, сочувствие.

– Ужасно выглядишь. Правда думал будет хуже.

– Неужели. С мрачной веселостью шиплю я, оглядывая чисто отглаженный бордовый сюртук и свеженькую физиономию черта. Сейчас я представляла разительный контраст. Мятая юбка, грязная рубашка, когда-то бывшей белой, не палантин а половая тряпка на плечах, перекошенное лицо. Только тюрбан не пострадал за время всей истории.

Краас быстро соображает в чем дело, берет меня под руку, выводя по направлению к лестнице, ведущей из подземелья.

– Прости. Дежурный части уже получил свое. Но великана нужно было догнать.

– Догнал?

– Мда, догнать то догнал, но толку… Шеф ждет тебя, отдашь печать, расскажешь, что было и вольна как голубь мира.

Останавливаюсь. Ну уж нет!

– Мира значит? Да я такой скандал устрою что тебя и твоего шефа…

– Да за что? Скорее для проформы, чем искренне веря в мои угрозу, спрашивает черт.

– За дискриминацию по половому признаку.

– Чего?

– За притеснение человечества. Вам не то что голубь, птица феникс не поможет.

– Я понимаю, ты устала, перенервничала и слегка не в себе. Людоед-великан и не самое приятное общество в камере. Прости, говорю, готов искупить свою вину походом в театр, ладушки?

Его рука скользнула мне на плечо, а меня вдруг разобрал смех. Краас думал, что истерика, может быть, но я благодарна тому что он не мешал пока приступ безумия не закончиться и я не выдохлась.

– Пальто. Отдышавшись произношу. – мое в камере осталось.

Крааса трудно чем удивить. Он отходит от меня на шаг, осматривает с ног до головы мою фигуру и легко соглашается, устремляясь вперед.

– Стой, ты еще мне должен. Не забыл о сделке?

Его плечи слегка поднимаются и опускаются.

– Помню, потом нельзя? Шеф ждет.

– На тебе нет значка.

У всех ночниц имелся накопитель в виде значка их подразделения. И у Крааса он был, утром, но не сейчас.

Черт, дошедший до нижней ступеньки лестницы крутанулся на низких каблуках, уже с куда большим интересом ожидая продолжения.

– И? Что ты хочешь такого незаконного, что бы накопитель ни отследил нашей сделки?

Облизываю моментально пересохшие губы. Затаив дыхания, произношу имя давно ставшее для меня словно молитва. Я произношу его утром, просыпаясь и вечером, закрывая глаза.

– Александр Оминхауз.

Черт хмыкает.

– До Нави его звали так. Мне нужно имя и местонахождение.

Черт опять хмыкает, продолжая взирать на меня с высоты нижней ступени. Подобные вещи запрещены законом и преследуются. А я прошу Крааса пойти на должностное преступление.

– Ох, уж мне эти любовные дела? Вздыхает он.

– Ладно, посмотрю. – протягивает ко мне ладонь, помогая подняться по лестнице. Я не кисейная барышня, но от помощи не отказалась.

– Серафи, ты меня все больше и больше удивляешь. Недооценил. С уважением произносит мой провожатый, открывая дверь в рабочий улей отделения блюстителей.

Несмотря на весьма раннее время, оперативников собралось более чем в дневное время суток. На нас совершенно никто не обращал внимания, пока мы обходили многочисленные столы с досками, приближаясь к мохнатой черной двери. То, что мне показалось мохнатым издали, были многочисленные щепки, торчащие из цельного куска дерева. Постучаться, что бы ни занозить кулак, невозможно.